Ради жизни на земле
Шрифт:
В кабине сидел с выражением тяжелой сосредоточенности. Еле стащил с педали онемевшие ноги, обжигаемые горячим воздухом от мотора. Со всех сторон обдавало смесью запахов горячего масла, глицерина, эмалита. Посмотрел на ИЛ со стороны — ни дать ни взять — дуршлаг: более 400 пробоин, но фотокамеры оказались целыми. А машина лежала загнанной лошадью, на боках которой лоснилась жирная испарина.
Доложив командиру полка о выполнении задания, не преминул вставить в рапорт два сбитых «мессера». Майор Круглов, довольный результатом разведки, по-отечески обнял меня и пожал руку Аркадию Кирильцу. Сзади ребята подмигнули: сегодня, мол, тебе положена двойная чарка. По пути к расположению рассказывал о том, как сбили ведомого Костю
Короткая передышка, наспех проглоченная тарелка борща, без ощущения вкуса и запаха, и — вылет. У новой машины Кирилец, пошатываясь, запрокинул голову.
— Что с тобой, Аркадии?
— Командир, убей меня на месте, лететь не могу. Дай отдохнуть… Ну хоть чуть-чуть…
Пришлось менять стрелка. Его место занял Александр Савин. Меня и самого трепала нервная дрожь, холодила спину, сползала к ногам. В теле непреоборимая тяжесть, от озноба стучат зубы. Только на высоте начал приходить в себя, ощутив прилив сил, сбрасывая с плеч свинцовую усталость. Сзади справа неотрывно за мной следовал ведомый Паша Баранов. В районе Ясс засекли новые цели, взяли курс на свой аэродром. В воздухе царило относительное спокойствие. Но вот из-за облаков выкатились четыре самолета.
— Наши «лавочкины», — густой октавой пробасил в переговорное устройство Савин. Одновременно с этим ведомый доложил: — «Фиалка!» По курсу — «фоккеры».
Да, это неслись на нас изделия Курта Танка. Мы уже научились отличать ФВ-190 от нашего истребителя ЛА-5. На первый взгляд, оба самолета казались похожими. Но у немецкого истребителя часть фонаря состояла как бы из одной прямой с утонченным фюзеляжем, а у «лавочкина» фонарь заметно возвышался.
«Фоккеры» плеснули на нас огнем.
— Вот тебе и «лавочкины»! Смотри в оба, — приказал я стрелку.
В облака вскочить не успели и перешли с Барановым в стремительное пикирование. Истребители кинулись следом. Мы стали в вираж, у земли змейкой уползая домой. Сзади что-то сверкнуло, на пол кабины посыпалась стеклянная крошка. Переключили рацию на стрелка.
— Савин, как ты там?
В ответ — молчание.
Посадив машину, я содрал с рук перчатки, отстегнул ремни, спрыгнул на левую часть центроплана. Савин сидел в кабине ссутулившись, обплетенный парашютными лямками и без головы. Его руки застыли на гашетках, окоченело сжали их, а головы нет. Меня будто саданули сзади увесистой дубиной. Я начал вытягивать тело стрелка из кабины, но сам ничего не смог сделать. Позвал на помощь. Кое-как с механиками вытащили стрелка, положили на плащ-палатку. Девушки — укладчицы парашютов, прибористки, — в страхе закрыв лица, бросились от машины в сторону. Я плелся по летному полю и глотал слезы, уткнувшись в шлемофон. Смерть, жестокая, неумолимая! Почему же ты так нещадно косишь нашу юность! Парню бы радоваться восходу солнца и вечерней зорьке, работать, учиться, целовать девушек, а он лежит, обезглавленный, скрючившись на выцветшей солдатской плащ-палатке! С нами уже нет Жени Буракова, Володи Колисняка, неизвестна судьба Кости Круглова.
Вечером в столовой я опрокинул свои наркомовские, но спокойнее на душе не стало. Сцепились с Сергеем Луганским, вспыхнули берестой. Я выговаривал ему за то, что его истребители, увлекшись боем, бросили нас на произвол судьбы. Сергей доказывал, что ситуация сложилась чрезвычайно трудная, сами еле дотянули до аэродрома. Так и разошлись, надолго затаив друг на друга обиду.
Вскоре я узнал, что меня представили к ордену Славы III степени за уничтожение железнодорожного состава и доставку ценных разведданных о дислокации противника в районах Ясс, Хуши, Тергул-Фрумос, а также за сбитый ME-109 в неравном схватке с двенадцатью «мессерами».
Скоротечны
…Водянистый круг трехлопастного винта сечет воздух. «Ильюшин» мягко подпрыгивает на мелкой кочке, поднимает клубы пыли. Совершив пробег, отрываюсь от земли. Ведомый у меня Анатолий Кобзев. Забираемся на высоту и под облака. В разрывах молочных облаков зеленеют поля, мелькают извилистые черточки дорог, кудрявятся перелески. Как всегда, с противозенитным маневром резко теряем высоту, меняем курс полета, пересекаем линию боевого соприкосновения. Ни одного выстрела, ни одного самолета в воздухе. Только истребители прикрытия старшего лейтенанта Николая Быкасова из 156-го гвардейского истребительного полка неотрывно сопровождают нас к намеченным объектам. Все время держу связь со своим командным пунктом. Сфотографировал правый берег Серета, около Роман засекли аэродром «подскока» с целым скопищем авиационной техники без всякой маскировки. На многих самолетах работали двигатели. Около Хуши — подобная картина: штук шестьдесят «мессершмиттов», Ю-87, Ю-52, ХЕ-111 готовились к вылету. Командование сразу среагировало на мой доклад: в воздух немедленно подняли шесть шестерок ИЛов. Ведущий — командир эскадрильи Иван Голчин. К нему пристроились еще шесть ЯК-3.
Боем руководил командир корпуса генерал В. Г. Рязанов. По его команде: «Гвардейцы! Атака!» — завязался ожесточенный поединок. Мне впервые пришлось видеть такую потрясающую картину. Море огня и свинца! В эфире разноязычные команды перекрывали друг друга. Меткие очереди штурмовиков и истребителей пронзали фюзеляжи, окантованные крестами, крылья, хвосты вражеских стервятников гасли в них, как спички, опущенные в воду. То один, то другой «юнкерс», напоровшись на сфокусированные жгуты трасс, вздыбившись, вставал свечой и волок за собой рыжее пламя. Почувствовав, что пахнет жареным, «юнкерсы» освободились от бомб и старались вырваться из смертельного круговорота.
Четыре пары «лапотников» столкнулись в воздухе, развалились, лопнули кроваво-черными пузырями. Дымили тупорылые тяжеловозы Ю-52, издали похожие на мохнатых шмелей. На фоне грязноватых облачков разрывов виднелись купола парашютов, под которыми покачивались гитлеровские летчики, чем-то напоминая дергающихся кукол.
Я приземлился на десять минут раньше остальных, так как выполнял роль разведчика-контролера. Личным наблюдением и подтверждением наземных войск было определено: противник в бою потерял 24 машины, мы — ни одной.
Не могу не вспомнить курьезный случай, происшедший с Николаем Пушкиным. Поработав на совесть около Ясс, шестерка «ильюшиных» шла по курсу на аэродром. Командир корпуса лично следил за действиями гвардейцев, оставивших после себя что-то наподобие вулканического извержения. Он запросил лидера:
— Кто ведет группу?
— Пушкин! — бодро доложил Николай и снова услышал голос генерала В. Г. Рязанова с явными нотками раздражения:
— Я еще раз спрашиваю: кто возглавляет группу?
— Пушкин, — каким-то поникшим голосом ответил лейтенант.
— Придется разобраться… — оборвал разговор генерал, и Николай понял, что над его головой сгустились тучи. Но что же случилось? Ума не мог приложить.
Через пару часов на аэродроме приземлился командир корпуса и приказал майору Круглову срочно собрать летный состав. Все забеспокоились: неужели попали в своих? Тут пощады не жди! За такие вещи у нас никого не гладили но голове.
Генерал Рязанов, широко вышагивая перед строем, так что полы кожаного реглана разлетались в стороны, строго спросил: