Радиус взрыва неизвестен
Шрифт:
— Ваша группа?
— Н-не знаю. Только у меня все равно туберкулез. Как раз вчера поддували правое легкое.
Глядя на этого беспомощного человека, Староверов почему-то рассердился. Мать он сразу исключил из возможных доноров: желтое, отечное лицо, нездоровая полнота… Насколько лучше было бы, если бы его первое предположение оказалось правильным и матерью была бы эта красивая молодая женщина со здоровым цветом лица. На то, чтобы созваниваться с больницами, искать донора или консервированную кровь, времени не оставалось. Староверов все больше раздражался.
— Может быть, я смогу помочь?
«Да, и красива и сильна. Вероятно, занимается спортом, потому и знает группу крови. Но понимает ли она, как много понадобится крови?» Однако прямой настойчивый взгляд требовал ответа, и Староверов, по-прежнему сердясь, кивнул:
— Попробуем. Идите за мной!
Женщина как-то растерянно оглянулась на мать мальчика, все еще лежавшую в беспамятстве, на отца, который смотрел на нее повлажневшими глазами, вскинула голову с копной каштановых волос и пошла рядом со Староверовым.
Войдя в операционную, Староверов приказал:
— Сделайте анализ крови пострадавшему и донору, — он кивнул в сторону замершей женщины.
Меж тем врач влил противошоковый препарат, вынул из рваных, теперь уже обескровленных ран осколки стекла, соединил разорванные артерии, вены и нервные сплетения и заканчивал перевязку. Но вот он схватил руку мальчика, нащупывая пульс, и Староверов, снова рассердившись, крикнул:
— Что с донором?
Сестра поспешно ввела женщину в больничном халате, накинутом на обнаженные плечи, протянула листки анализов Староверову:
— Группа совпадает.
На лице у сестры было такое выражение, будто это она сама все придумала и сделала. Женщина держалась с той независимой храбростью, какую напускают на себя люди, преувеличивающие грозящую им опасность. Но Староверов обязан был предупредить ее о последствиях и сухо проговорил:
— Должен сказать, что крови потребуется много. После переливания вам придется полежать два-три дня…
Женщина попыталась улыбнуться, но не смогла, однако глаза ее были спокойны. Она только кивнула в ответ. Староверов отвернулся, чтобы не смущать ее.
Сестра и санитарка пододвинули второй стол к операционному, поставили аппарат для переливания крови и помогли женщине лечь. Староверов, накладывая жгут на ее обнаженную руку, увидел расширенные глаза, которые как бы силились рассмотреть нечто большее, чем было в операционной: мужчин, женщин, мальчика, громоздкий металлический аппарат. Наспех накинутый халат сбился, открыв высокую грудь с темной родинкой возле соска. Староверов сердито приказал:
— Закройте донора! — И, снова взглянув в глаза женщине, добавил: — Лицо тоже!
Но вот алая жидкость хлынула в бессильное тело мальчика, и пульс, только что еле прощупываемый, стал наполняться живительной силой. Врач облегченно вздохнул, попросил Староверова вытереть пот с его лица. Староверов наложил салфетку и промокнул капли, как в детстве накладывал промокашку на исписанный лист бумаги. Искоса он наблюдал за женщиной-донором. Теперь он уже жалел, что приказал закрыть ее лицо, — ему казалось, что тонкая кожа на плече бледнеет, ровный гладкий загар становится
Мальчик спал. Слабое, прерывистое дыхание еще говорило о том, что этот сон мог бы стать смертельным, но пульс был ровным, синяя краска сошла с губ, они стали влажными и розовыми, и Староверов с чистым сердцем покинул операционную.
Теперь он уже не торопился в свой пустой гостиничный номер. Поднявшись на второй этаж, где ему отвели рабочий кабинет, он долго стоял у окна и вдруг заметил, что стекла уже не дрожат, не попискивают по-птичьи, как все эти три дня, и только тут понял, — шторм, так бесивший его, кончился. Он с шумом распахнул раму и высунулся из окна. Деревья стояли неподвижно, пыль улеглась, солнце, правда, выглядело еще мутно-желтым пятном — там, в атмосфере, передвигались куда-то тучи земной пыли, — но здесь, внизу, наступил отдых.
Подвинув кресло к окну, Староверов долго сидел в неестественно напряженной позе, силясь вспомнить, почему, собственно, весь этот день он только и делал, что кричал на всех, сердился, обижал людей. В сущности, даже и директор, которому так попало от него, не столь уж виноват. И то, что он боялся принять раненого мальчика, в порядке вещей: институт действительно не приспособлен для таких операций, а если бы они не сумели помочь пострадавшему, с директора, конечно бы, спросили. А уж Староверов знал: в таких случаях спрашивают строго. Он жестоко осуждал себя за неуравновешенность характера, за свою подчас несправедливую гневливость и в то же время думал о том, почему был так несправедлив к людям именно сегодня.
И, наконец, вспомнил. В кармане лежало до сих пор не распечатанное письмо. Он расстегнул полы халата вдруг задубевшими руками, достал письмо и положил перед собой на подоконник. До чего же невзрачно выглядят эти канцелярские послания! Конверт какого-то серого, мрачного цвета, плохо оттиснутый штамп учреждения, не хватало только тяжелой сургучной печати. Он вскрыл конверт и вытащил маленькую, в четверть листа, бумажку: постановление суда по жалобе истицы Староверовой В. А. о разводе с ответчиком Староверовым Б. П. Истица пожелала вернуть себе девичью фамилию и отныне именуется В. А. Алексина.
Итак, она стала свободной и может немедленно выйти замуж за своего кавказского красавца с черненькими, похожими на ласточкин хвост, усиками, благо Староверов не стал спорить об имуществе, а просто вывез свою библиотеку и письменный стол на дачу к приятелю. Конечно, можно было заранее предсказать, чем кончится их скоропалительный брак, но остановить эту женщину все равно невозможно. Теперь, на свободе, он поразмыслил над случившимся и понял, что, пожалуй, иначе и быть не могло. Что, в сущности, связывало жену с ним? Крупный заработок известного ученого, уважение «общества», состоящего из таких же профессорских жен и почтительной молодежи, предпочитавшей продвигаться в науке через квартиры учителей, да еще, может быть, легкое удовлетворение от шепота, провожавшего ее на официальных приемах: «Жена известного вирусолога…» Детей у них не было, он вечно находился в разъездах, в отлучках, в командировках, о которых порой не мог и рассказать ей.