Радость моя
Шрифт:
Не помня себя от стыда и ужаса, Лена сорвалась с подоконника. Тот предательски громыхнул. Пытаясь сохранить равновесие на льду, она бросилась бежать. Прочь. Туда, в тёмный и промозглый город, подальше от любви, от нежности и ласки. Туда, где среди всеобщего безразличия есть маленькое место для её личного существования.
Лена не сделает аборт. Не сможет. Лишь ещё раз она подойдёт к дверям женской городской больницы, но развернётся и уйдёт. В памяти будет всплывать грязная лужа под ведром с инвентарным номером и зычный голос
Оставшиеся восемь месяцев до родов Лена проживёт у Зинки. Та, узнав о её положении, возьмёт её под свое крыло в пустующую комнату и разделит с ней все младенческие трудности и тягости.
Родится девочка. Маришка. 3650 граммов и 54 сантиметра чистого восторга. Она вырастет здоровым и смышленым ребёнком. В полтора года Лена отдаст её в сад, восстановится в институте, найдёт работу и съедет от Зины.
На пятом году жизни Маришки из этой самой жизни один за другим уйдут Ленкины родители, оставив ей в наследство квартиру и кое-какие невесть откуда взявшиеся сбережения.
Лена продаст родительское жильё, соберёт весь свой капитал воедино и купит им с дочкой другую квартиру, подальше от детских воспоминаний. Так начнётся их тихая и счастливая жизнь, полная простых человеческих забот и радостей.
С того страшного дня в женской консультации пройдёт 17 густых и мокрых зим, 17 холодных вёсен и капризных питерских лет.
Промозглым рождественским вечером 2009-го Мариша признается матери, что ждёт ребёнка. Так часто случается: судьба любит экзаменовать своих подопечных на одних и тех же билетах.
Немного оправившись от шока, Лена подойдёт к дочери, возьмёт её за руки и тихо скажет:
– Я рада. Честно. Но правильно ли я понимаю, что отец ребёнка не спешит разделить с тобой эту радость?
Вместо ответа Мариша разрыдается и уткнётся матери в грудь. Она будет плакать громко и долго. Лена будет гладить её по волосам и вытирать слёзы:
– Я расскажу тебе одну историю, – чуть позже скажет она. – Сядь. Это история о моей слабости и одном маленьком случае, спасшем наши с тобой жизни. Когда-то давно вот в такой же холодный вечер я чуть было не совершила самую жестокую ошибку в своей жизни.
Я пошла на аборт. Я была беременна… тобой. Там была санитарка. Она меня прогнала. Сказала: «Врачи пьяные. Приходи через несколько дней». Я и ушла. Но домой не вернулась. Пошла гулять по городу. И вот захожу я в один тёмный двор, а там окно горит и в нём две женщины: молодая и постарше. И та, что постарше, гладит молоденькую по волосам и в глаза целует. Вот как прям я сейчас тебя. – Лена поцелует Маришу в мокрые глаза.
– И столько любви между ними было, столько ласки. Во мне перевернулось что-то. Я так сильно захотела быть этой женщиной. Чтобы вот так же любить и быть любимой. Меня же никто так никогда не любил и не целовал, не утешал. Тогда я решила, что рожу тебя и сделаю всё, чтобы стать этой женщиной, если таким ребёнком мне не довелось
Мариша улыбнётся и посмотрит в тёмное окно.
– Ребёнка мы воспитаем. Если уж я одна тебя подняла, то вдвоём мы тем более сможем.
– Мам, а ты заметила, что мы сейчас в точности повторяем ту картинку из твоего прошлого.
Лена замрёт.
– Представь на секундочку, – продолжит Маришка, – что сейчас за окном стоишь молодая ты и смотришь на себя в будущем. Вот прям сейчас.
– Фантазёрка, – скажет Лена и погладит дочь по волосам.
– Ну ладно, мам! Вот представь. Что бы ты передала себе?
– Не знаю, я бы, наверное, как-нибудь дала ей знать, что всё будет хорошо.
– Как?
– Ну, может быть, махнула бы ей рукой.
Не сговариваясь, обе женщины повернутся к окну и помашут в темноту руками.
За стеклом громыхнёт железный подоконник, будто кто-то резко отпустит его, и послышатся спешные удаляющиеся шаги.
На пороге вечности нас ждут любимые
У маленькой Нины пропала бабушка.
Ещё вчера на кухне она чистила девочке карпа от косточек, а сегодня её вдруг не оказалось.
Взрослые молчат и теряются в бесформенных фразах.
– Скоро вернётся. Не переживай.
Переживает.
Вечерами особенно тоскливо. Никто не чешет головку на ночь, засыпая ладонью на самой макушке, никто не шепчет «Отче наш» на ушко.
Молитва у бабушки какая-то особенная – скороговористая; слетает с губ щёлкающим шепотком и мурашками забирается за шиворот сорочки. А там и до сердца недалеко.
Несколько ночей без неё.
Гуляет. На улице темно, и падает густой снег. В конце улицы в пятне света от единственного фонаря движется чья-то фигура.
Загадала, что это бабушка. Если замереть и не шевелиться – точно будет она.
Не будет.
Слёзы бегут на стылый подбородок. Мёрзлой варежкой по щеке.
Она появится внезапно. Таким же зимним вечером, каким и исчезла. Возникнет на пороге, когда уже почти перестанешь ждать.
Пуховой платок на голове.
Тёмно-синее шерстяное пальто всё в снегу.
– Бабушка!
И рук не хватает, чтобы обнять. Резкий выдох на крике, а вдохнуть нету сил. Сознание отделяется и катится куда-то в самую глубь детского тела.
Уткнулась ей в самый живот, а на лице колючки от тающих снежинок с пальто. Только так и удержалась.
– Где ты была? Я тут ждала тебя!
Они потом сказали, что это был санаторий – не хотели расстраивать Нину долгими и непонятными объяснениями. Лучше бы расстроили, у ожидания хотя бы есть срок.
Пройдёт чуть больше десяти лет, и бабушка потеряется снова. Уже насовсем.
В этот раз она предупредит о своём уходе тяжёлой болезнью. Катастрофа от пробела в целую бабушку останется на всю жизнь. Знать бы тогда, что так мало осталось. Не отпускала бы. Эх!