Рандеву с йети
Шрифт:
— А иди ты, — сказала она, из последних сил сдерживаясь, чтобы не схватиться за лежащий на столе нож.
— Не пойду. И ты никуда не пойдешь. А нож лучше не трогай. А то будет больно.
— Что? Что ты сказал? Ах ты, козлина! — Ирина убрала на всякий случай руки за спину, от греха, и прижалась лопатками к прохладной стене. — Ты что же думаешь, отбил меня у жлобья, и ты теперь на коне? Да не фига подобного. Да ты сам такой же как они, ничем не лучше. Трахнуть меня тебе надо? Чистенькой? Грязная — не устраиваю? Ну, пойдем, пойдем, где у тебя тут койка? Я все отработаю. И даже денег с тебя не возьму — за помыв и кормежку.
— Прекрати истерику, — спокойно сказал Лесник.
— Какую истерику? Какую, к чертовой матери, истерику? Да в гробу я тебя видала, понял? Ты понял меня? Ты думаешь, спас мне жизнь, и я тебе по гроб жизни обязана? В ножки тебе поклонюсь? Да я сама, понимаешь? сама нарывалась! Потому что жить больше не могу! И не хочу! А ты пришел и все испортил! Ты все, все испортил! Ты — сволочь! Я не просила меня спасать! Мне не нужна жизнь, пойми ты это своей тупой башкой, не нужна…
Лесник оттолкнулся от подоконника и сделал шаг к ней навстречу.
— Не подходи! — нож со стола будто сам собой прыгнул Ирине в руку. — Не подходи, мразь, убью!
— Лови! — крикнул вдруг Лесник и бросил чем-то в Ирину. Она автоматически поймала левой рукой в воздухе — спичечный коробок — и тут же в глазах у нее потемнело от резкой боли в щеке, из глаз брызнули искры, и она услышала, как звякнул об пол выпавший у нее из руки нож.
Она сползла по стенке вниз и села. И не сопротивлялась, когда он поднял ее за плечи и повел по коридору в комнату. Он снял с нее халат и осторожно подтолкнул к кровати, застеленной чистым бельем. Он уложил ее на подушку, укрыл одеялом, подоткнул, а сам сел рядом и принялся как кошку, как собаку гладить ее по голове и нашептывать что-то ласковое, из чего Ирина, прежде чем провалиться в сон, разобрала только: «Раз тебе не нужна твоя жизнь, она нужна мне». А потом она заснула. И ей приснился отец, молодой и веселый, за штурвалом идущего по Волге катера, а она сидит сзади и, перекинув руку за борт, играет с тугой плотью теплой летней воды; и отец, смеясь, оборачивается к ней и, перекрикивая рев мотора, что-то пытается ей объяснить. Она ничего не слышит и спрашивает: «Что? Что? Говори громче, я ничего не слышу? Что?» — и ей очень важно услышать то, что он скажет, но она понимает, что даже если приставить ухо к самым его губам, то все равно смысла сказанных слов она не поймет. И от этого ей хочется плакать, и она плачет, безнадежно и горько, а отец все говорит и говорит, и улыбается ей, и постепенно плакать становится легче, и хочется сидеть вот так долго-долго, слушать его, не понимая, и плакать, и это, наверное, тоже счастье.
Она проснулась на следующий день почти в полдень. И подушка была мокрая от слез.
8 июля 1999 года. Сеславино. 23.11.
В дверь постучали. Два раза, очень тихо. Ирина, уже успевшая достать пистолет и снять его с предохранителя, отступила в угол, за стол, так чтобы дверь была перед ней, а вот окна чтоб за спиной у нее не было. Пистолет она положила на стол и прикрыла его первой попавшейся под руку тряпкой. Схватить его и нажать на курок — доли секунды. А в том, что в случае чего она не промахнется, Ирина была уверена.
— Кто?
— Ира, открой, это я, Ольга, — голос был какой-то странный, как будто придушенный.
— Не заперто, — все так же негромко сказала Ирина. — Входи.
Дверь
— Входи, — еще раз сказала Ирина. — И закрой за собой дверь.
— Да ты не бойся, — как-то невесело, краешком рта ухмыльнулась Ольга. — Тебя он не тронет. Если сама нарываться не станешь. А я одна. Точно, одна. Не бойся. Просто не хотела Андрея будить. Уснул он. Тоже переживает. Пусть спит.
— Пусть спит, — согласилась Ирина. — Проходи. Садись. Чаю хочешь?
— Это на кухню спускаться надо. Ну его к богу.
— Да нет. Не надо. У меня кипятильник. Две минуты согреть.
— Тогда давай. А то разговор у нас — двумя минутами не обойдешься.
Ирина поставила воду, достала из сумки чай, конфеты, колбасу и сыр. Хлеб уже лежал на столе, в полиэтиленовом пакете. Ольга села к столу. Ирина поставила на стол два стакана.
— Ну что? — спросила Ольга.
— Что — что? — не поняла Ирина.
— Обманули меня? Зверушек они ищут. Зарекалась я сто раз не пускать постояльцев. Только денег — откуда взять? А Андрею вон пальто на зиму покупать надо. Из старого-то совсем уже вырос. Руки торчат чуть не по локоть.
— Почему обманули… — начала было Ирина.
— Не перебивай. Наворотили вы дел, теперь расхлебывать. И, умные какие, через Андрея решили все разузнать. Поняли, что врать не умеет.
— А чего мы такого, собственно, наворотили? — Ирине этот Ольгин наезд совсем не понравился, и она решила отыграть немного назад. — Мы делаем свою работу. Нам за это деньги платят. А что через Андрея — так через тебя-то ничего бы не вышло. Да и не делай вида, что с самого начала не поняла, зачем мы сюда приехали. Все ты поняла. А вот деньги на самом деле нужны.
— Да, это ты права, — Ольга кивнула головой, и тон у нее стал несколько мягче, хотя и с самого начала Ирине в ее правоверный гнев не слишком-то верилось. — Все я поняла. И с самого начала. Только думала — не выйдет у вас ничего. Не вы первые, не вы последние. Тут приезжали уже разные, и из Саратова, и еще откуда-то. Один даже по-русски не говорил.
А вот это уже интересно, подумала Ирина. Кто это тут такой приезжал, не говорящий по-русски, о ком ни они, ни местное ФСБ ничего и знать не знали? Надо будет этим заняться. Потом.
— Приезжали-проезжали, — продолжала между тем Ольга, — и никто так ничего и не нашел.
— А они тоже все у тебя останавливались?
— Да нет, в том-то все и дело, что не у меня. Люди такие деньги хорошие на них зарабатывали, а вреда никакого. Вот я и подумала — а чего бы и мне…
— Ладно, — Ирина понемногу начала перехватывать инициативу в разговоре, — давай-ка ближе к делу. Так чего такого мы с Виталием наворотили?
— А того, что попрощайся ты теперь со своим Виталием. Угробили они его.
— Кто — они?
— А то ты не знаешь, кто. Болотники, кто еще.
— А ты откуда знаешь, что они его угробили?
— А ты думаешь, он иначе Андрея-то отослал бы обратно, да с лодкой? Твой этот друг, он ведь по незнанию-то в самое их гнездо сунулся. Там как раз он и живет, наш-то болотник. Если бы Андрея не уговорил, он бы и вовсе туда дороги не нашел. Заплутали бы они его, глаза бы отвели, и ходил бы он как дурак по кругу, и не видел ничего перед собственным носом. А Андрей — что, Андрей там как у себя дома.