Раневская, которая плюнула в вечность
Шрифт:
Но тогда, в то время, о котором я пишу, просто так разойтись не получалось. Это было нормой и обязанностью для всех, так же естественно, как дождь за окном. Меня всегда мучил вопрос: неужто все они там были сдвинуты по фазе? Разве среди них не имелось нормально мыслящих людей, которые могли бы сказать: «Да идите вы по адресу! Это – личная жизнь человека. Чего вы лезете в нее?»
Итак, начинается собрание. Кратко излагается суть повестки дня. Одному товарищу предлагают выйти вперед и рассказать о своих грязных поступках. Он выходит и рассказывает. Потом поднимаются с мест бравые коммунисты и
В общем, собрание катится по накатанной колее, партийный секретарь радостно сверлит глазками собравшихся, коммунисты выступают строго по списку, утвержденному заранее. Барышня, сидящая за отдельным столиком, отмечает птичками тех, кто выступил. Поскольку случай уж очень страшный для партии. Это ж гомосексуальные отношения! Разврат! Проявление тлетворного влияния недобитого империализма и троцкизма.
Партийный товарищ, который из организации повыше, очень доволен ходом собрания. Все выступают хорошо, идейно, клеймят так, как и положено.
Вся эта бодяга занимает более часа. Одного отправили на место: «Посиди, подумай!» На распыл вызывают другого.
Все в зале, особенно не коммунисты, вздрагивают и приглушенно вздыхают. Это ж еще на час! А потом надо будет заслушивать «раскаяние». Еще не выступал товарищ из горкома партии, не зачитано решение, напечатанное на двадцати пяти страницах. А ведь уже почти девять вечера!
И тут с места поднимается Фаина Раневская.
Секретарь парторганизации растерянно хлопает глазами. Что делать? Раневская – не коммунист, но, с другой стороны, раз пригласили – может выступить.
А тут и товарищ из горкома, хорошо знающий Раневскую как актрису, вежливо, с явным интересом предложил:
– Да-да, давайте, товарищ Раневская! Вы хотите что-то сказать по данному вопросу? Нам будет очень интересно услышать мнение такой замечательной актрисы, как вы.
– Давайте, Раневская, смелее. – Секретарь парткома театра уже взял себя в руки, обрадовался поддержке старшего.
Во внезапно наступившей тишине Фаина Раневская невинным голосом начала:
– Вот я еще не в партии, не созрела для коммунистического мировоззрения. Наверное, кое-чего не понимаю. И вот сейчас слушаю-слушаю, а сообразить мне очень трудно…
– Что тут не понять, товарищ Раневская? – заподозрил неладное секретарь парткома. – Вы же видите, до чего докатились эти… эти…
– Нет, я ничего не видела, – так же робко, даже вроде с испугом, но уверенно ответила Раневская.
Народ в зале стал ожидать чего-то незаурядного. Все понимали, что Фаина Георгиевна поднялась не просто так.
– Вот я хочу спросить, товарищ секретарь, – продолжила Раневская. – Если партия – это ум, честь и совесть, значит, ей нужны моя голова, мое сердце и моя душа, правильно?
– Правильно, – осторожно подтвердил секретарь.
– Вот, я так и думала! – радостно воскликнула Фаина Раневская. – Но партии же моя жопа, в которой, простите, кроме дерьма, ничего нет, не нужна?
– Нет! – Глаза секретаря парткома стали вылезать из орбит.
– Это совершенно правильная политика партии! – подытожила Фаина Раневская. – Жопа каждого принадлежит ему лично. Каждый вправе распоряжаться своей жопой так, как ему угодно. Так вот
В зале висел задушенный дикий ржач. Но вслух не смеялся никто.
– Заканчивай, – прошептал товарищ из горкома секретарю парторганизации театра.
Собрание быстренько завершилось.
Только на выходе из театра люди стали корчиться от неудержимого хохота.
Этот самый секретарь больше никогда не приставал к Раневской с предложениями вступить в партию.
Фаина Раневская и граждане, проходящие мимо
Пожалуй, талант Фаины Раневской, остроумной и интеллигентной женщины, особенно ярко проявлялся именно на улицах разных городов во время случайных, минутных встреч, происходящих при непредвиденных обстоятельствах. Их было немало, повсюду и разных. Тем более после знаменитого фильма «Подкидыш». Помните, того самого, где Фаина Раневская произнесла свою фразу, ставшую почти сакраментальной: «Муля, не нервируй меня!»
А знаете, ведь ее она проговорила экспромтом и игрушки девочке стала выбирать тоже совсем не по сценарию – прямо во время съемки. Актрисе не надо было вживаться в образ бездетной женщины. Трагизма в ней проявилось ничуть не меньше, чем комизма поначалу. Но все печальное наши люди, как правило, стараются быстренько забыть. А вот такие фразочки остаются в памяти.
Эта тоже зажила своей жизнью. Пожалуй, именно она стала первой фразой из кино, которая сделалась народным достоянием. Но будем честны, советские люди немало доставали этой фразой саму Раневскую. Больше дети. Но иной раз отличались и взрослые. Если кто-то вдруг узнавал Раневскую на улице, то считал своим долгом остановиться и прокричать: «Смотрите! Муля, не нервируй меня!»
Эти людские глупость и невоспитанность были одной из причин, по которой Раневская не любила своей киношной славы. Все же в театре, что ни говорите, публика совсем другая.
Но не стоит думать, что вот – только Раневская за дверь, так ее тут же все видят и узнают. Да нет же. По-разному было. В этом тоже имелась своя изюминка. Будь по-иному – мы с вами лишились бы удовольствия, так и не узнали бы о некоторых эпизодах из жизни Фаины Раневской на улицах.
Дело было в небольшом уездном городе Н., скажем так. Тротуары там узкие, дощатые, с большим количеством щелей между подгнившими досками. Стояла осень, тихая, прозрачная. Затяжной дождь окончился вчера, сегодня тротуар успел подсохнуть, хотя ступать с него на дорогу людям в приличной обуви никак не стоило. Нога сразу по самое колено погружалась в жидкую грязь.
Фаина Раневская неторопливо шла среди многочисленных прохожих. Погожий день позвал горожан на прогулку. Все старались идти в одном темпе, так как обгонять людей на узком тротуаре было не очень удобно.
Но одному молодому человеку очень не терпелось. Он, не сомневаясь в уровне собственной воспитанности, прокладывал себе путь с уверенностью первого советского ледокола.
Ему что-то негромко желали в спину те люди, которых он чувствительно толкал, обгоняя. Но парень шел, весь целеустремленный. Так, как пролетарский поэт шествует за гонораром.