Ранние формы религии
Шрифт:
Ответ на этот вопрос вытекает из марксистского понимания тотемизма как фантастического отражения раннеродовой организации в сознании людей. Первобытные охотничьи общины — это небольшие человеческие группы, в которых материальные производственные отношения принимают форму кровнородственных. Как видно из всех имеющихся описаний, все возможные взаимоотношения внутри австралийских родовых общин регулируются преимущественно родством. Надо вспомнить, что термины родства — «отец», «мать», «брат матери», «жена» и пр. — имеют у австралийцев групповое значение, весьма отличное от нашего. И это значение вполне реально: каждый из «родственных» терминов несет с собой целую вереницу традиционных прав и обязанностей, регулирующих отношения между людьми: раздел охотничьей добычи, заключение брака, участие и роль в возрастных посвятительных обрядах и пр. и пр. Но мало того, это родство, определяющее все взаимоотношения между людьми, простирается далеко за пределы рода, за пределы племени. Для австралийца любой чужеплеменник, человек с другого конца
Говоря строго, эти «кровнородственные» обозначения не являются с нашей точки зрения таковыми. В них нет ничего индивидуального. Они означают, по существу, лишь принадлежность к определенной родовой группе, полу и поколению. Понятие индивидуального родства (кровного в тесном смысле) развилось у австралийцев, видимо, лишь недавно, в связи, очевидно, с развитием парного брака, вытеснившего групповой брак; оно слабо отразилось на родственной терминологии, порожденной старыми, чисто групповыми отношениями. В сознании австралийца эти отношения кровного (индивидуального) родства еще не обособились из более широкого круга коллективных отношений, охватывающих теоретически все население континента.
А раз это так, то нет ничего более понятного и естественного, что этот единственно доступный первобытному сознанию тип отношений — кровнородственный — переносится и на внешнюю природу. Тесная, чисто материальная связь человеческой группы со своей территорией, с охотничьими угодьями, с животными и растениями осознается как кровнородственная связь. Животные и растения находятся между собой и с человеческими группами (родами) в отношениях того же кровного родства, как люди между собой. А в этом и заключается основная идея тотемизма.
Здесь надо коснуться одной очень характерной стороны тотемизма, которая некоторыми этнографами принималась ошибочно за основную. Я имею в виду известное верование о возможности магического воздействия человека на свой тотем — то, что нашло свое выражение в известных обрядах размножения тотема (интичиума у аранда). Как известно, Фрэзер в 1899 г. высказал предположение, что в этой идее магического воздействия на тотем, связывающий в единую систему «магической кооперации» все тотемические группы племени, заключается основа всего тотемизма [96] . Это, конечно, односторонняя и неубедительная теория, на которой сам Фрэзер позже не настаивал. Столь же неубедителен сходный взгляд А. Герасимовича о тотемизме как системе общественно организуемой охоты [97] . Но зерно истины в этих предположениях есть. Оно сводится к тому, что в тотемизме — если не всегда, то во многих случаях — имеются элементы промысловой магии, т. е. идеи и обряды магического воздействия на тотем как на объект промысла…
96
Frazer S. Totemism and Exogamy. V. 1. P. 116 и сл.
97
Герасимович А. Творящее в религии. Спб., 1914. С. 58–59; Его же. У истоков религии. Пг., 1923. С. 62–71.
Корни этой промысловой магии могут быть и не связаны непосредственно с тотемизмом. Обряды типа «интичиума», как они описаны у центральноавстралийских племен, в большинстве случаев настолько сложны и зачастую вычурны, что они, несомненно, имеют за собой долгий путь развития: на них наложили отпечаток в очень сильной степени тотемические мифы и верования и многие из обрядов производят впечатление нарочито выдуманных в качестве инсценировки мифов. Но в основе древнейших, первоначальных обрядов «размножения» животных лежало, вероятно, стихийное, неосознанное стремление вызвать какое-то явление природы путем подражания ему. В некоторых из церемоний интичиумы, описанных у центральноавстралийских племен, еще сохранился этот элементарный вид. Например, главная часть обряда размножения тотема эму у племени аранда, описанного Спенсером и Гилленом, состоит в том, что участники обряда смачивают своей кровью ровную площадку на земле и рисуют на ней более или менее реалистическое изображение эму [98] .
98
Spenser В., Gillen Fr. The Native Tribes of Central Australia. L., 1899. P. 179–183.
Надо думать, однако, что и этот сравнительно элементарный обряд не был первоначальным. Едва ли можно отрицать, что первобытные охотники, раньше чем начать совершать обряды размножения того или иного животного (растения), устраивали обряды, чтобы просто промыслить зверя. Вполне возможно, что именно памятниками таких
Но обряды промысловой магии, магии размножения животных и растений (интичиума), хотя и не связанные своими корнями с тотемизмом, срослись, однако, с ним очень тесно, по крайней мере в Центральной Австралии.
Признаком такого сращивания можно считать обычай ритуального поедания тотема после совершения обряда интичиума. Если обычно мясо тотема табуировано для членов данного рода, то в этот момент не только можно, но и должно его вкушать. Смысл этого обряда «богоядения» (так его иногда весьма неточно называют, намекая на связь с позднейшими религиозными трапезами), в том, чтобы сильнее закрепить связь рода со своим тотемом: идея чисто тотемическая.
Но не следует переоценивать значения этих элементов промысловой магии в тотемизме. Во-первых, оно, в сущности, нейтрализуется и почти сводится на нет тем общераспространенным фактом, что тотем для членов своей группы — существо неприкосновенное. Зачем «размножать» животное или растение, если его нельзя есть? Попытка примирить эти две противоречивые стороны тотемизма ведет к созданию чрезвычайно искусственных построений, вроде теории «магической кооперации» Фрэзера. Во-вторых, мы еще раз должны вспомнить, что древнейшими тотемами — тотемами фратрий — были по большей части такие животные, которые не играли существенной роли в охотничьем хозяйстве человека, — ворон, клинохвостый орел и другие птицы.
Одним Словом, нельзя видеть основу тотемизма в этой «хозяйственной» его стороне. Основа тотемической системы заключается не в этом. Ключ к решению проблемы тотемизма вообще не в объекте, а в субъекте тоте-мических отношений, не в тотеме, а в тотемической родовой группе.
Вера в тотемических предков
Каковы собственно объекты тотемических верований? Прежде всего, это тотемические животные и растения, вполне реальные и материальные предметы; это отнюдь не фантастические образы; фантастический элемент верований состоит здесь лишь в представлении о родстве, якобы существующем между данным животным или растительным видом и человеческой группой, а также в вере во взаимную магическую связь человека с его тотемом. Но тотем — не единственный и, можно, пожалуй, сказать, не главный объект тотемических верований. При развитой форме последних у центральноавстралийских племен гораздо большее религиозное значение, большую «святость», имеют материальные эмблемы тотемических групп — «чуринги» и прочие предметы. И наконец, тотемизм имеет свою систему мифологических образов: это представления о «тотемических предках».
Вера в тотемических предков и мифы о них наиболее развиты опять-таки в Центральной Австралии, и здесь они выступают в наиболее чистой форме. Прежде всего, здесь совершенно ясно видно, что тотемические предки— алтьирангамитьина, по Штрелову [99] , инапертва, по Спенсеру и Гиллену [100] ,— это вовсе не предки в настоящем смысле этого слова, т. е. не реальные люди — родоначальники группы. В мифологии австралийцев они наделяются фантастическими зооантропоморфными чертами, или, вернее, представления о них смутны и бесформенны. Они выступают чаще во множественном числе, но это неопределенное множество чередуется с индивидуальными образами. Нет никаких оснований считать этих тотемических предков, как это делали Герберт Спенсер и его последователи, настоящими людьми, обожествленными после их смерти [101] . Культ предков как форма религии — явление гораздо более позднее; и если и есть какая-то генетическая связь между ним и тотемизмом, то она состояла лишь в том, что представления о «тотемических предках» послужили одним из тех идеологических элементов, из которых впоследствии, в совсем иную историческую эпоху, складывались образы почитаемых (настоящих) предков (см. об этом ниже, гл. 9).
99
Strehlow G. Die Aranda und Loritja-St"amme in Zentral Australien. B. 1. S. 3–4.
100
Spenser B., Gillen Fr. The Native Tribes of Central Australia. P. 388–389 и др.
101
Не раз делались, впрочем, предостережения: не смешивать эти два разных понятия — тотемических (мифических) «предков» и настоящих предков. См., например: Levy-Br"uhl L. Mythologie primitive. P., 1935. P. 8–9.
Важнейшая идеологическая роль веры в тотемических предков и мифов о них заключается в том, что в них как бы олицетворена связь родовой общины с территорией. Мифы о тотемических предках привязаны к отдельным частям географического ландшафта. Для австралийца земля его общины вся насыщена религиозно-мифологическими воспоминаниями: каждая скала, ущелье, водоем, дерево — все это есть либо место действия того или иного мифологического эпизода, либо метка, оставшаяся на память о таком эпизоде. Очень ярко выразил эту сторону мифологии Томас Штрелов, прекрасный знаток быта и верований аранда, с детства в совершенстве знающий их язык.