Ранняя осень. Книга первая. Изгнанник

Колчигин Константин Владимирович

– Он вас очень любит, – задумчиво сказал Клеверов. – Видимо, чувствует, как я отношусь к вам…

– А как вы ко мне относитесь? – живо спросила Аленка.

– Не надо, дитя мое. Вы все видите собственными глазами.

– Я обыкновенная девушка, Андрей Николаевич, и не обладаю особой проницательностью.

– Обыкновенная? Ценю эту скромность. Но, чтобы избавить вас от заблуждения, скажу, что редкая женщина способна – как, впрочем, и мужчина, – столь быстро овладеть значительным объемом знаний, усвоить чуждые языковые формы и ряд норм высокоразвитой цивилизации.

– Вы

еще никогда не хвалили меня.

– Крон не осыпает вас комплиментами?

– Он больше смотрит, – улыбнулась девушка. – Правда, очень выразительно. Хотя мне кажется, что Елена Александровна более достойна внимания.

Помолчали, медленно ступая по буйной траве, с восходом солнца терявшей свой удивительный голубой цвет.

– Скажите, Андрeй Николаевич, вы уверены, что я не могу объективно судить о вас?

– Наверное, можете. Но едва ли это важно.

– Вы не испытываете тоски по своей прежней жизни?

Клеверов грустно улыбнулся.

– Случается, я вспоминаю годы учебы в университете и время работы на производстве, где я был рядовым инженером. Все мои действия как-то терялись в общем трудовом вкладе, хотя я и старался быть необходимым. Я очень хорошо помню и прежних однокурсников, и сослуживцев; нередко передо мной встают целые картины и эпизоды невозвратного прошлого.

– Это очень сложно – производство?

– Для наивной малограмотной девочки – очень. Работа там зачастую нелегкая и после восьми часов смены заметно устаешь. Условно вы можете представить себе производство в виде бесконечных рядов исполинских и совсем небольших грохочущих машин и станков в огромных зданиях. К ночи большая часть оборудования замолкала и я во время вечерних дежурств, часто останавливался среди неподвижных, едва различимых во мраке машин. В эти минуты приходили какие-то необыкновенные, особенно грустные мысли. Это было время, когда я ещё ровно и хорошо относился к людям.

– Почему же вы не остались там?

– Почти всегда я стремился к одиночеству и не любил бесплодных бесед с коллегами, чем принято заполнять то или иное бездействие в рабочее время. Словом, всегда оставался в стороне во всем, что не касалось производства. Известно, что люди в процессе общения ищут способы самовыражения; те, кого не удовлетворяют элементарные формы, прибегают к искусству. Я не стал ни художником, ни артистом. Природа не наделила меня особами талантами, хотя, в целом, дала все. С ранней юности я особенно много работал – лишь здесь я мог высказать себя.

Порой, уже будучи инженером, я становился вместо рабочего к станку и делал две-три нормы за смену. Позднее я избрал другую работу, предельно трудную и смертельно опасную – Елена вам, вероятно, рассказывала о ней. Былое недоверие к людям усилилось, перешло во враждебность. Я стал нервным и раздражительным.

– Мне рассказывала Князева, – тихо произнесла Аленка. – В вашей жизни было много ужасов и страданий.

– Что бы ни случилось, дитя мое, я всегда буду знать, что жил той жизнью, которую избрал сам. И оттого у меня нет никаких сожалений о прошлом, а тяжелые испытания дали мне возможность познать самого

себя. Склонен думать, однако, что в судьбе моей, в этом отношении мало примечательного. Существование некоторых людей связано с такими ужасами, против которых моя жизнь лишь легкий летний сон.

Они медленно шли назад по следам коня. Давно взошло солнце, вдали показался темный массив леса.

– Странно, – задумчиво сказала девушка, следя за Тером, гонявшим маленьких серых зверьков. – Рядом с вами я кажусь себе глупой маленькой девочкой, и все мои стремления стать лучше, совершеннее оказываются просто бесполезными.

– Не огорчайтесь, – улыбнулся ее собеседник. – Постарайтесь сохранить в себе то, что имеете сейчас – это очень много.

– Вы говорите о моем характере?

Клеверов кивнул, глядя куда-то вдаль. Взгляд его сделался отрешенным. О чем он только думал в эти минуты?

– Здесь очень холодные зимы? – спросила Аленка.

– Очень, – сразу ответил Клеверов, но по его тону и последующему безупречному построению фраз, свойственному академическому языку, девушка догадалась, что мысли его далеко. – Казалось бы, близость океана должна смягчать суровый континентальный климат края, однако воздушные массы в зимний период зачастую перемещаются из глубин материка, где сильно охлаждаются в центральных частях мощных антициклонов, в результате температура нередко падает ниже 230 кельвинов.

Аленка предприняла очередную попытку расшевелить его.

– Расскажите, как выглядит зимняя природа.

– Зимняя природа? – переспросил Клеверов и умолк.

– Да что с вами, Андрей Николаевич? – не выдержала девушка.

Они уже шли через лес. Давно миновал полдень, приближался вечер. Аленка вдруг остановилась и схватила за руку своего спутника. Ha встречу им шли молодой человек и девушка. Шли, увлеченно беседуя, не сводя друг с друга глаз.

– Андрей Николаевич, это же вы, – прошептала Аленка.

Удивительная пара проследовала мимо, даже не примяв травы и не взглянув в сторону Клеверова и его спутницы. В Аленке заговорили обычные женские эмоции.

– Кто это с вами? – со странной улыбкой глядя на собеседника, спросила она. – Вы так на нее смотрели…

– И вы не узнали? – улыбнулся в ответ Клеверов.

– Она очень красива…

– Это были вы, глупое дитя!

Долго молчали, прислушиваясь к пению птиц. Аленка сильно устала, и Клеверов посадил ее на коня. Сам продолжал идти рядом, порой с грустной улыбкой поглядывая на девушку.

– Неужели вы не устаете? – наконец спросила она. – Хотя конечно, это ведь я земная. Поэтому и устала, и голодна ужасно. Скажите, – она стала серьезной. – Вам не хотелось бы поделиться со мной своими тревогами, волнениями, пожаловаться на судьбу?

– К чему? Я не делюсь, ни радостями, ни горестями: кому они нужны? И потом… Отчего же жизнь не должна складываться из непрестанных трудностей и нескончаемых преодолений?

– Жаль, что вы не сможете остаться в этом мире… Потому что не найдете здесь себе достойного применения, что бы там ни говорили Елене и Крейгу… Когда придет наш корабль?