Рано или поздно или никогда-никогда

Дженнингс Гэри

Так оно и вышло. Дикие собаки опять совершили массовое самоубийство, поужинав моими бусами, и Маккаби не собирался уходить, пока неожиданный источник дохода не иссякнет. На рассвете, когда я подъехал к станции, мой знакомый снимал скальпы с погибших за ночь животных. Я вылез из грузовика и торопливо поведал ему о своей проблеме.

–  Я не понимаю их, а они не понимают меня. Вы говорили, что знаете большинство местных наречий. Что я делаю неправильно?
– Я быстро произнес фразу на языке аборигенов и обеспокоенно спросил:

–  Вы поняли, что я сказал?

–

 О да, - ответил Маккаби.
– Вы обещали заплатить мне тридцать пфеннигов, если мой черный зад окажется в вашей постели. Грязный скряга, - добавил он.

Несколько смущенный, я взмолился:

–  Не обращайте внимания на значение слов. Может, у меня плохое произношение?

–  Нет, вы отлично говорите на питджантджатджаре.

–  Что?

–  Это язык, который значительно отличается от анула. В языке анула девять классов существительных. Единственное, двойственное, тройственное и множественное число выражаются посредством префиксов к местоимениям. Переходные глаголы включают в себя местоимение, обозначающее объект. У глаголов много времен и наклонений, а также форма отрицательного спряжения.

–  Что?

–  А в языке питджантджатджара суффиксы, обозначающие личные местоимения, могут присоединяться к первому изменяемому слову в предложении, а не только к основе глагола.

–  Что?

–  Я не хочу принижать ваши лингвистические достижения, друг мой, но хотя в питджантджатджаре четыре класса склонений и четыре класса спряжений, он считается самым простым из всех распроклятых австралийских языков.

Я онемел.

–  А сколько будет тридцать пфеннигов в пересчете на шиллинги и пенсы?
– наконец спросил Маккаби.

–  Может быть, - прошептал я задумчиво, - мне стоит отправиться проповедником к питджантджатджара, коль скоро я знаю их язык.

Маккаби пожал плечами:

–  Это племя живет по ту сторону Большой Песчаной пустыни. И они не выкапывают корешки в тени акаций, как анула. Эти ребята теперь скачут верхом и пасут мериносов на овцеводческих фермах неподалеку от Шарк-Бея. И если уж на то пошло, скорее они обратят вас, чем вы их. Поверьте мне на слово. Питджантджатджара убежденные католики.

Что ж, это звучало вполне логично. И я начал подозревать, почему господина Краппа лишили сана.

Мой следующий шаг был очевиден: мне следовало нанять Маккаби переводчиком, чтобы через него общаться с анула. Сначала австралиец заартачился. Денег у меня оставалось немного, поэтому я не мог предложить достаточную сумму, чтобы Маккаби соблазнился и оставил свой доходный промысел по сбору скальпов динго. Но в конце концов мы сошлись на том, что я отдам ему все бусы из второго грузовика: «Этого хватит, чтобы истребить всех диких собак в этих краях». После этого Маккаби собрал свои пожитки и сел за руль (я до смерти устал вести машину), и мы вновь направились к племени анула.

По пути я рассказал Маккаби, как собираюсь обучить аборигенов основам современного туземного протестантизма. Я прочитал австралийцу отрывок из книги сэра Джеймса Фрэзера, в котором говорилось о вызывании дождя. Отрывок завершался словами:

«Теперь остается лишь пропеть заклинание над змеей и имитацией радуги…»

–   Всего лишь! – Маккаби прыснул.

–  «…чтобы дождь рано или поздно выпал».
– Я закрыл книгу.
– И вот тут я возьмусь за дело. Если дождь не начнется, аборигены увидят, что их магические ритуалы не действуют, и я обращу их взор к христианству. Если дождь все-таки пойдет, я просто объясню, что на самом деле они молились истинному Богу протестантов, хотя сами того не сознавали, а «дождевая птица» не имеет к этому никакого отношения.

–  А как вы уговорите их провести этот обряд с дождевой птицей?

–  Господи, да они, наверное, постоянно этим занимаются. Бог знает, как им нужен дождь. В этих краях солнце палит так, что все вокруг иссохло и сгорело.

–  Если дождь взаправду пойдет, - хмуро пробормотал Маккаби, - клянусь, я и сам преклоню колени.

Что он имел в виду, я (к сожалению) тогда не догадался.

На этот раз в лагере анула нас ждал совсем другой прием. Туземцы сгрудились, чтобы приветствовать Маккаби. Особенно радовались его приезду три девушки.

–  Ах вы мои черные курочки, - ласково промолвил мой спутник. Потом, коротко посовещавшись со старейшинами, он сообщил:

–  Они и вам хотят предложить любру, преподобный. Любра - это женщина, и, будучи знаком с обычаями

анула, я ожидал подобного проявления гостеприимства. Я попросил Маккаби объяснить местным жителям, что мои религиозные взгляды вынуждают меня отказаться, и пошел ставить палатку на холме, возвышавшемся над стоянкой племени. Когда я заполз в палатку, Маккаби полюбопытствовал:

–  Вы так рано отправляетесь на боковую?

–  Я просто хочу снять одежду, - пояснил я.
– Вы же знаете поговорку: «Когда ты в Риме…» Узнайте, пожалуйста, не могу ли я позаимствовать волосяную веревку у местных жителей.

–  Вы будете проповедовать голым?
– потрясенно спросил мой спутник.

–  Наша церковь учит, что тело ничто, - заметил я.
– Это всего лишь средство передвижения для души. Кроме того, я считаю, что истинный миссионер не должен ставить себя над паствой с точки зрения одежды и поведения.

–  У истинных миссионеров, - сухо сказал Маккаби, - кожа не такая толстая, как у этих проглотов.

Однако он принес мне веревку из конского волоса. Я повязал ее вокруг пояса, запихнув под нее Новый Завет, карманную расческу и футляр для очков.

Закончив приготовления, я почувствовал себя крайне беззащитным. К тому же у меня возникли некоторые сомнения насчет благопристойности моего вида. Такому скромному и застенчивому человеку, как я, нелегко было выставить напоказ свое нагое белое тело - тем более что снаружи меня ждали не только мужчины, но и женщины. Но потом меня утешила мысль, что в отличие от моей паствы я буду не совсем голым. Сиднейский доктор распорядился, чтобы я носил бандаж недели две.