Рано или поздно или никогда-никогда

Дженнингс Гэри

Я на четвереньках выбрался из палатки и встал, осторожно переступая с ноги на ногу, поскольку сухая трава больно колола мои босые ноги. Боже, я никогда не забуду эти выпученные белки глаз на черных лицах! Маккаби разглядывал меня так же внимательно и недоверчиво, как туземцы. Некоторое время он не мог произнести ни слова, потом наконец выдавил из себя:

–  Дьявол! Неудивительно, что ты виргинец, бедняжка.

Аборигены столпились вокруг меня, тыча пальцами и что-то лепеча. Некоторые пытались замерить приспособление,

словно собирались сделать себе такое же. В конце концов мне все это надоело, и я спросил своего переводчика, который все еще ошеломленно таращился на меня, из-за чего поднялась такая суматоха.

–  Они никак не могут решить, кто вы: хвастун или мошенник. Признаться честно, и я тоже.

Тогда я рассказал ему об операции, которую мне пришлось сделать, чтобы соблюсти обычаи анула. Маккаби перевел мои слова членам племени. Туземцы понимающе кивнули друг другу, затараторили еще громче, а потом один за другим стали подходить ко мне и гладить меня по голове.

–  Они одобряют мой поступок?
– удовлетворенно поинтересовался я.

–  Они считают, что вы сумасшедший, как кукабарра [18],- откровенно заявил Маккаби.
– По их поверьям, тому, кто приласкает дурака, непременно повезет.

–  Что?

–  Посмотрите внимательно на своих овечек, - посоветовал мой спутник.
– И вы увидите, что обрезание у них давным-давно вышло из моды.

Приглядевшись, я понял, что Маккаби прав. В моем мозгу всплыли недостойные христианина ругательства, которые я с радостью адресовал бы майору Мэшворму. Чтобы взбодриться, я предложил Маккаби еще раз попытать счастья с бусами. Не знаю, что мой переводчик сказал туземцам, но все племя устремилось к грузовику. Возвращаясь, каждый из них тащил по две пригоршни бусин.

Некоторые из них сделали по два или три захода. Я был доволен.

На землю опустились короткие тропические сумерки. Расположившись среди акаций, анула разожгли костры для приготовления пищи. Я понимал, что сегодня больше ничего не добьюсь, поэтому мы с Маккаби тоже развели костер и повесили над ним походный котелок. Едва мы приступили к еде, один из аборигенов подошел ко мне и, улыбаясь, протянул кусок коры, на котором лежала какая-то местная пища. Что бы это ни было, оно неприятно подрагивало, и я тоже содрогнулся от отвращения.

–  Жир эму, - пояснил Маккаби.
– Их любимое лакомство. Это они так благодарят вас за бусы.

Я был в восторге от его слов, однако из-за тошнотворного вкуса и запаха деликатес не лез мне в горло. Я чувствовал себя так, словно передо мной поставили целую миску слизи.

–  На вашем месте я бы поскорее заканчивал с едой, - посоветовал Маккаби, который успел побывать у костров туземцев.
– Скоро анула поймут, что бусы ни на что не годятся, и отберут угощение.

–  Что?

–  Они варят стекляшки уже два часа, но те не стали

ни капельки мягче.

–  Они едят бусы?

Видя, что я испугался, Маккаби сжалился и заговорил со мной почти ласково:

–  Преподобный, эти ребята живут, чтобы набить себе брюхо, потому что лишь так они могут выжить. Они не строят домов, у них нет карманов, они не владеют имуществом. Они знают, что их лица уродливы, как зад вомбата, поэтому им не нужны украшения. В этом жестоком краю невероятно трудно найти пищу. Если им на глаза попадается какой-нибудь незнакомый предмет, они тут же проверяют его на съедобность.

Я слишком устал, чтобы встревожиться. Так что я полез в палатку, чтобы, по выражению Маккаби, «отправиться на боковую». Мне удалось немного вздремнуть, однако большую часть ночи я провел, выпроваживая чернокожих девушек, которые одна за другой приходили ко мне. Очевидно, ими руководило детское желание поспать под крышей для разнообразия.

Я проснулся довольно поздно. Продрав глаза, я обнаружил, что анула корчатся на земле, завернувшись в свои подстилки вагга, и стонут.

–  Сегодня вы не увидите никаких плясок в честь демонов дождя, - сообщил мне Маккаби.
– Они обожрались вашими бусами и теперь маются животом.

Вот тут я забеспокоился по-настоящему. А что, если все они умрут, как динго?

–  Я бы не сделал этого ни для одного паршивого бродяги, кроме вас, преподобный, - объявил Маккаби, роясь в своем мешке.
– Но так и быть, я дам им немного сладостей из своих запасов.

–  Что?

–  Шоколад. Вот что я использую, когда мне нужно договориться с туземцами. Они любят это дерьмо гораздо больше, чем бусы.

–  Но это же Экс-Лакс! [19]– воскликнул я, когда мой приятель показал мне плитку.

–  Как раз это им и нравится. Они получают оба удовольствия сразу.

Последующие события этого дня не поддаются описанию. Главное, ближе к вечеру склоны близлежащих холмов были усеяны небольшими кучками стеклянных горошин, сверкавших в лучах заходившего солнца. А у меня возникли другие проблемы: все мое тело невыносимо зудело. Впрочем, Маккаби ничуть не удивился.

–  Мясные муравьи, - предположил он.
– Или сахарные муравьи. Это могут быть также белые муравьи, бычьи, болотные или мясные мухи. Я же говорил вам, преподобный, у миссионеров недостаточно прочная шкура, чтобы бегать с голым задом.

Без особых сожалений я оставил свое намерение жить так же примитивно, как моя толстокожая паства, и пошел в палатку одеваться.

Однако нельзя сказать, что этот день прошел совсем впустую. Я напомнил Маккаби, что для выполнения ритуала нужен водоем, и мой переводчик отвел меня в племенной оазис анула.