Расцвет и упадок государства
Шрифт:
Армии XVIII в., состоявшие из людей, не чувствовавших никаких обязательств перед государством, которому они служили, — «грязь нации», как сказал однажды французский военный министр, граф Сен-Жермен [613] , — могли держаться только на жесткой дисциплине под строгим наблюдением офицеров-аристократов. Необходимость поддержания дисциплины, а также некоторые технические характеристики используемого оружия требовали, чтобы войска передвигались и вели бой в довольно плотном строю, наступая сомкнутыми рядами плечом к плечу. Из необходимости такого построения в свою очередь вытекало, что войска было трудно использовать в мелких стычках, в погоне, на холмистой или лесистой местности, а также ночью. Кроме того, существовали ограничения в том, что касается материального обеспечения. Зависимость армий XVIII в. от «пуповины линий снабжения» часто преувеличивалась; однако, действительно, большинству солдат нельзя было доверить заниматься фуражировкой самостоятельно, и это происходило лишь под строгим надзором унтер-офицеров, которые обычно образовывали кордон вокруг них. Но даже если солдатам можно было доверить это дело, во многих регионах плотность населения была недостаточна для того, чтобы вести там широкомасштабные военные операции [614] .
613
C. L. Saint-Germain, Memoires de M. le Comte de Saint-Germain (Amsterdam: Libraries associes, 1799), p. 200; также см. высказывание генерала Джеймса Вольфа, цит. по: J. A. Houlding, Fit for Service: The Training of the British Army, 1715–1798 (Oxford: Clarendon, 1981), p. 268.
614
О логистике армий XVIII в. см.: М. van Creveld, Supplying War: Logistics from Wallenstein to Patton (London: Cambridge University Press, 1978), ch. 1; G. Perjes,
Битвы XVIII в. могли быть столь же кровопролитными, как в любое другое время. Как правило, не предпринималось никаких попыток использовать укрытия или маскировку; войска, выстроенные в длинные ряды, сходились друг с другом под барабанную дробь со скоростью ровно 75 шагов в минуту, останавливались на расстоянии, когда они могли видеть белки глаз друг друга, и начинали стрелять. В результате за какие-нибудь шесть или восемь часов потери могли составлять до трети личного состава [615] . С другой стороны, солдаты стоили дорого, а битвы были рискованными. Поэтому такие полководцы, как Тюренн и маршал де Сакс, проводили целые кампании во взаимных маневрах, вступая лишь в мелкие стычки с противником, чтобы развеять скуку от постоянных маршей и контрмаршей; де Сакс даже написал, что хороший генерал за всю карьеру может ни разу не побывать в сражении. Кроме того, существовало представление, что безопасность каждого государства зависит от тщательного баланса сил со всем остальным. Следовательно, считалось, что в войне не следует заходить слишком далеко [616] или доводить дело до полного уничтожения противника; и действительно, ожидаемая возможность того, что это может случиться, часто приводила к аннулированию союзов и созданию новых. Война была вопросом оккупации того или иного района, той или иной провинции в Европе или, что еще чаще — на других континентах, где происходили наиболее значительные столкновения.
615
Некоторые цифры см. в: D. Chandler, The Art of Warfare in the Age of Marlborough (London: Batsford, 1976), p. 302–307; Duffy, The Military Experience in the Age of Reason, p. 245ff.
616
См. высказывание военного писателя того времени Фридриха Вильгельма фон Цантира в кн.: М. Jahns, Geschichte der Kriegswissen-schaften vornehmlich in Deutschland (Munich: Vorein, 1889 —), bd. III, s. 296–297; также см.: M. S. Anderson, The Rise of Modern Diplomacy, 1450–1919 (London: Longmans, 1993), p. 163–180.
После того как разразилась Великая французская революция, исчезли эти и другие ограничения на ведение военных действий, существовавшие в XVIII в. Тринитарное «разделение труда» между правительством, которое руководило войной, вооруженными силами, которые сражались и умирали, и народом, который платил и страдал, оставалось прежним, как в 1648 г. В некоторых отношениях оно стало даже строже, поскольку офицеры перестали быть независимыми предпринимателями, и в продвижении по службе и получении вознаграждения стали зависеть исключительно от государства. Новым стало то, что были установлены очень тесные связи между первым и последним элементами триады, благодаря чему появилась возможность существенно расширить второй. Как позже объяснил Клаузевиц, подлинным достижением революции было то, что она дала возможность государству вести войну, используя все силы нации — то, чего могли достичь, по крайней мере в Европе, очень немногие политические режимы со времен расцвета Римской республики. Противники революции описывали это явление менее вежливо, называя французских солдат «монстрами… дикими зверями… с пеной ярости у рта, воющими, как каннибалы, которые набрасываются с бешеной скоростью на солдат, чья отвага не подогревалась никакой страстью» [617] .
617
Mallet du Pan, цит. по: Nickerson, The Armed Horde (New York: Putnam, 1942), p. 91.
Впервые levee en masse [618] было учреждено Национальным собранием Франции в знаменитом декрете от 25 августа 1792 г. [619] Написанный Бертраном Барером, декрет призывал к «перманентной конфискации» мужчин, женщин (которые должны были «шить одежду для солдат, делать для них палатки и работать медсестрами»), стариков (которые должны были «приходить на общественные площади и проповедовать ненависть к тиранам») и даже детей, которые должны были делать бинты из старых простыней. Делегатам так понравилась его риторика, что они попросили зачитать декрет дважды; с этого времени каждый гражданин должен был стать солдатом, а солдат — гражданином. На практике инфраструктура для осуществления этого декрета была несовершенной, а результаты — далеки от ожидаемых. На самом деле призвать в армию удалось лишь мужчин от 18 до 25 лет, и то если они не были женаты. Как бы то ни было, военный энтузиазм долго не продлился. Пребывая в плену во Франции в 1807 г., Клаузевиц был удивлен и почувствовал немалое отвращение, увидев как рекрутов в цепях ведут в префектуру [620] . Численность французской армии удвоилась с примерно 400 тыс. солдат во время Семилетней войны до 800 тыс. в 1795–1796 гг., хотя не всех солдат была возможность обучить, вооружить (нехватка ружей в какой-то момент привела к возобновлению производства пик) или даже должным образом одеть.
618
Народное ополчение (франц.). — Прим. пер.
619
Английский перевод этого текста см. в кн.: J. F. C. Fuller, The Conduct of War 1789–1961 (London: Eyre and Spottiswode, 1962), p. 32.
620
P. Paret, Clausewitz and the State (Princeton: Princeton University Press, 1976), p. 130.
Придя на смену Карно в роли «организатора победы», Наполеон в полной мере использовал полицейскую мощь, чтобы преодолеть все еще существовавшее сопротивление воинской повинности [621] . Вскоре не только было восстановлено соотношение количества людей и вооружения, но результатом стало и то, что французское государство получило в свое распоряжение вооруженные силы большие, чем когда-либо существовавшие с тех пор, как Ксеркс, по сообщению Геродота, повел в Грецию 1,5 млн человек в 480 г. до н. э. Однако в Grande armee не было ничего мистического. Вместо того, чтобы маршировать единым блоком, что было обычной практикой со времен создания греческой фаланги и до эпохи Фридриха Великого, французским солдатам волей-неволей пришлось рассредоточиться по гораздо более широкому фронту, чтобы передвигаться и поддерживать свое существование. Создание такого фронта требовало организации вооруженных сил в corps d'armee [622] и, в свою очередь, становилось возможным благодаря этому. Как было впервые предложено Национальным собранием в 1796 г., у каждого корпуса или «соединения» был постоянный командующий в ранге маршала Франции — этот титул изобрел не Наполеон, но он придал ему новое, более точное значение. В распоряжении каждого маршала находился его собственный штаб, все три рода войск (пехота, кавалерия и артиллерия) в определенном сочетании, а также собственная разведка, инженерные части и интендантская служба. Каждый корпус представлял собой настоящую армию в миниатюре, которая, по общему мнению, была способна решать свои задачи независимо от других и продержаться два-три дня даже перед лицом превосходящих сил противника.
621
I. Wolloch, «Napoleonic Conscription: State Power and Civil Sociey,» Past and Present, 1986, p. 101–129.
622
Армейские корпуса (франц.). — Прим. пер.
С реорганизацией вооруженных сил изменилась сама природа стратегии [623] . Раньше армии маневрировали друг против друга фронтами, редко превосходившими четыре или пять миль в ширину, а корпуса Наполеона могли расходиться друг от друга на расстояние 25–50 миль и при этом слаженно действовать по единому плану. Если армии XVIII в. пытались завоевывать лишь отдельные провинции, то теперь они стремились покорить одну за другой целые страны. Если раньше им приходилось осаждать каждую крепость на своем пути, то теперь большинство укреплений можно было просто обойти (если, по подсчетам Вобана, в начале XVIII в. на каждое сражение приходилось по три осады, то количество осад, проведенных Наполеоном, можно пересчитать по пальцам одной руки). Французские армии, живя за счет ресурсов занимаемой территории и целясь в самое уязвимое
623
Об этих изменениях и революции в области стратегии, которую они принесли, см.: М. van Creveld, Command in War, ch. 2; R. Epstein, Napoleon's Last Victory and the Emergence of Modern War (Lawrence: University of Kansas Press, 1994), ch. 2.
624
Сражения в сомкнутых боевых порядках (франц.). — Прим. пер.
К 1813 г., когда сам Наполеон признал, что ces animaux ont apprenu quel' que chose («эти животные кое-чему научились»), армии других государств начали перенимать французские методы. Этот процесс лучше всего можно изучить на примере Пруссии, которая после своего поражения в 1806 г. занялась в последующие годы реформой армии [625] . Набор на военную службу, который до того осуществлялся по старой системе Kantonen [626] и собирал лишь глуповатых сельских жителей, был расширен и стал распространяться также на образованных сыновей из семей среднего класса. Им был предложен выбор между двухгодичной службой на общих основаниях и годичной службой за свой счет — привилегией, которой воспользовалось большинство из них, поскольку она позволяла им получить вожделенный ранг Reserveleutnant [627] . Офицерский корпус, в котором прежде все определяли социальный статус, с одной стороны, и срок службы, с другой, был реформирован таким образом, что основную роль стали играть обучение (включая выдающуюся высшую офицерскую школу — Kriegsakademie [628] ) и компетентность. Была позаимствована французская модель организации корпусов. Для того чтобы управлять этой системой, был соответственно учрежден генеральный штаб с центром в Берлине и отделениями по всей армии. В годы Второго рейха он стал самым престижным учреждением в стране [629] . В лице Герхарда фон Шарнхорста, Августа фон Гнейзенау, Карла фон Клаузевица и их товарищей Пруссии посчастливилось иметь на службе офицеров, которые, помимо практического умения командовать на войне, отличались глубоким знанием и пониманием истории и теории военного дела. Это качество позволило им провести реформы так, что результаты их деятельности оставались в силе на протяжении нескольких поколений.
625
Литература о преобразовании прусской армии обширна. См.: Гёрлиц В. Германский генеральный штаб. История и структура. 1667–1945. М.: Центрполиграф, 2005. С. 19–54; D. Showalter, «Retaining Bellona: Prussia and the Institutionalization of the Napoleonic Legacy,» Military Affairs, April 1980, p. 57–62.
626
Районы вербовки (нем.). — Прим. пер.
627
Лейтенант запаса (нем.). — Прим. пер.
628
Военная академия (нем.). — Прим. пер.
629
Гёрлиц. Указ. соч. С. 63–64, 98 — 100 и др.
Притом, что все государства спешно реформировали и расширяли свои армии, чтобы оказывать сопротивление французским батальонам, масштаб военных действий изменился до неузнаваемости. В 1812 г. Наполеон вторгся в Россию с армией численностью не менее, чем 600 тыс. человек, что почти в 3 раза превосходило численность войск, когда-либо сосредоточенных на одном театре войны за всю прежнюю историю. Самое большое сражение того времени произошло под Лейпцигом в октябре 1813 г.; если бы его уже не окрестили Битвой народов, то оно могло бы заслужить титул Матери всех битв. Общее число участников сражения составляло 460 тыс. человек, 180 тыс. из которых были французы, остальные — пруссаки, русские и австрийцы (а также небольшое количество пришедших на подмогу шведов). Действительно, масштаб военных действий теперь был настолько велик, что стало невозможно собрать все войска в одном месте одновременно. Если раньше практически все битвы, с начала истории до того времени, длились один день, то сражение при Лейпциге продолжалось три дня. Оно состояло из трех отдельных боев, происходивших одновременно, а сам Наполеон носился от одного к другому, но не мог одновременно контролировать все [630] .
630
О битве при Лейпциге и потере Наполеоном управления см.: Vizthum von Echstadt, Die Hauptquartiere im Herbstfeldzug 1813 auf dem deutschen Kriegsschauplatze (Berlin: Mittler, 1910).
В период с 1815 по 1866 г. между современными армиями не произошло ни одной столь же крупной битвы, но все имевшие место сражения были столь же кровопролитными с учетом масштаба [631] . Это был период Реставрации и Реакции. Основной его характеристикой было то, что от Москвы до Берлина, от Вены до Парижа коронованные особы, занимавшие разные троны, боялись собственных подданных больше, чем друг друга. Поэтому появилась тенденция комплектовать армии так, чтобы в них было меньше представителей народа. Франция и большинство других стран отказались от военного призыва, хотя и не полностью, причем таким образом, чтобы у постоянной армии мирного времени имелись значительные резервы на случай войны [632] . Самым важным направлением использования армия было не ведение межгосударственных войн, а предотвращение революции. Пословица того времени гласила: gegen Demokraten hilfen nur Soldaten («солдаты — единственное лекарство от демократов»). Так, французские войска оказали помощь испанскому правительству, столкнувшемуся с чередой гражданских конфликтов, известных как Карлистские войны. В 1830–1831 гг. прусская наблюдательная армия помогла русским подавить восстание поляков в Варшаве, В 1848–1849 гг. французские войска спасли папу римского, положив конец Римской республике Маццини, австрийские войска применили артиллерийский обстрел, чтобы отвоевать собственную столицу, а прусские войска были направлены в государство Баден на юго-западе Германии, чтобы изгнать оттуда революционеров. Кульминация наступила в мае 1849 г., когда русские войска по приглашению венского правительства вошли в Венгрию, чтобы подавить революцию. Эту же операцию им пришлось повторить в Варшаве 15 лет спустя.
631
Сравните данные по битвам при Лейпциге (460 000 человек участников, 90 000 человек потерь), Сольферино (240 000 человек участников, 40 000 человек потерь) и Геттисберге (160 000 человек участников, 50 000 человек потерь). Данные из: Harbottle' s Dictionary of Battles (New York: van Nostrand, 1981, 3rd edn.).
632
Об этих изменениях см.: G. Best, War and Society in Revolutionary Europe 1789–1870 (London: Fontana, 1982), p. 191–309; J. Gooch, Armies in Europe (London: Routledge, 1980), p. 50–80.
Если масштабы военных действий были ограничены в этой ситуации, напоминающей скороварку под давлением, то военные технологии процветали, как никогда. Здесь не место углубленно рассматривать вопрос о природе научной революции и пришедшей вскоре вслед за ней промышленной революции. Достаточно сказать, что до появления института государства примерно в середине XVII в. не существовало ни одного вида оружия, дальнобойность которого превышала бы расстояние в полмили, а скорость перемещения — лошадиный галоп; что касается морской войны, то самые большие корабли все еще делались из дерева, и их грузоподъемность не превышала 500–600 тонн. Учитывая тот факт, что военно-технический прогресс, — включающий, в первую очередь, изобретение пороха, начался за несколько веков до того, как на сцене появилось государство, было бы несправедливо считать, что появление государства явилось стало развития военной техники, тем более совершенно неясно, действительно ли военные технологии служили локомотивом технического прогресса (как считали Троцкий и др.) или же, напротив, оружие и системы вооружений просто являлись результатом технического прогресса в целом [633] .
633
По этому вопросу см.: J. M. Winter War and Economic Progress (London: Cambridge University Press, 1976).