Раскаянье дьявола
Шрифт:
— Такие маленькие…
Рино понял, что он ничего не добьется.
— Ее забрали у меня. — Тело затряслось, на глазах выступили слезы. Глубокие морщины и сутулость были яркими проявлениями многолетних душевных страданий. Больше половины жизни она носила на душе огромный камень боли.
— О той девочке, которую похитили вчера. Я приехал сюда, надеясь, что вы поможете мне получить информацию, благодаря которой мы ее найдем.
Она замерла.
— Вы обязаны ее найти!
— Мы делаем все возможное.
— Вы должны вернуть
— Я просто хотела показать вам ее комнату, но, видимо, для меня это оказалось слишком тяжело. — Она вытерла слезы.
— Простите меня.
Когда Эмилия закрывала дверь, Рино заметил разницу в цвете обоев на стене. Более светлое пятно в виде креста.
Она проводила следователя во двор, и Рино попытался представить себе человека, который крыл здесь крышу. Ему понадобился лишний день. Может быть, потому что он никак не мог сосредоточиться.
— Ярле Утне… — еще раз начал следователь. — Вы видели его после того, как ремонт крыши закончился?
Эмилия Санде рассеянно смотрела на горы на западе, словно Ярле Утне в свое время направился в сторону острова Вествогёй.
— Если что-нибудь вспомните… как я сказал, девочка пропала около суток назад.
Женщина поежилась. Вряд ли это было вызвано легким ветерком, пусть и немного прохладным.
— Он кое-что украл, — неожиданно сказала она.
— Утне?
Она кивнула.
— И что же?
Быстрыми шагами она направилась к сараю, обошла въезд и показала на траву.
— Вот здесь у меня лежал плуг.
— Плуг?
— Да, ручной плуг — для того, чтобы картошку сажать.
— И Утне его забрал?
— Наверное, он. Плуг пропал после того, как он уехал.
Рино не понимал, почему она об этом сказала. Она потеряла самую главную драгоценность в ее жизни, но тем не менее посчитала важным рассказать о краже инструмента.
— После этого мне приходится вскапывать грядки вручную.
Рино по-прежнему не хотелось исключать Ярле Утне из числа подозреваемых, но визит к Эмилии Санде все сильнее казался выстрелом в молоко.
— У меня уходит в два раза больше времени. По меньшей мере… — Она печально посмотрела на землю.
— Если вы еще что-нибудь вспомните… — Рино протянул Эмилии визитку и предпринял последнюю попытку: — Он общался с Сарой?
Она снова подняла взгляд к горам. Он увидел, что ее глаза остекленели.
— Может быть, что-то вызывает у вас неприятное ощущение, когда вы вспоминаете о его пребывании здесь?
Беззвучные слезы потекли по морщинистым щекам. Прочистив горло, она направилась к стене сарая.
— Я понимаю, вам очень тяжело вспоминать об этом, мне очень жаль, но я действительно считаю, что это имеет значение для дела, над которым я сейчас работаю.
Он услышал,
— Что вы сказали?
— Они приближаются.
— Кто приближается?
Она уставилась на большую паутину в углу между стеной и въездом.
— Насекомые, — прошептала она.
Глава 25
Гюру задумчиво стояла у окна кабинета. В воздухе огромными клубами висела пыль. Город жаждал дождя точно так же, как дело об исчезновении девочки жаждало какого-нибудь знака свыше. Она позвонила дежурному в полицейском участке Тромсё, чтобы получить сведения об Эйнаре Халворсене, ведь тот вырос на острове в том районе. Сотрудник пообещал вернуться с ответом в самое ближайшее время, но ее мучило ощущение, что она копает недостаточно глубоко. Нужно было лететь туда самой, вот только времени не было совсем. С момента исчезновения Иды пошли вторые сутки. Вместе со временем уходила и вероятность найти Иду живой — уже сейчас она оценивалась как ничтожная. Несмотря на то, что она ждала звонка, когда он все-таки раздался, Гюру рассеянно начала искать наушники.
— Это Рино.
На фоне раздавался гул каких-то голосов, и Гюру поняла, что напарник находится в аэропорту.
— Домой едешь?
— Да, скоро.
— Что она рассказала?
— Если честно, не знаю. Он был там, чинил ей крышу, потратил на это на день больше, чем ожидалось. Вот, в общем-то, и все.
— Ты шутишь?
— Это вкратце. Ярле Утне не проявлял никакого явного интереса к девочке, по крайней мере, так я понял из всего этого рассказа.
— Но?
На другом конце провода прозвучал тяжелый вздох.
— Женщина не в себе. Мне кажется, из-за тоски по дочери. В комнате девочки все эти годы ничего не трогали.
— Если живешь воспоминаниями, лучше оставить все как было.
— Не знаю… Она мало что сказала, и все-таки я почти убежден, что ее дочь забрал Ярле Утне. И она это знает.
— Как это?
— Можно многое сказать и без слов. Она, кажется, отказывается принимать тот факт, что ее дочь мертва, и поэтому не хочет видеть очевидную связь. Возможно, она чувствует себя виноватой в том, что наняла осужденного насильника. Он дешево стоил, но обошелся ей потерей самой главной драгоценности в жизни.
— И что теперь?
— Не знаю. Мы движемся медленно, слишком медленно. Боюсь, мы приближаемся к критическому моменту.
— Мы давным-давно его прошли, — сказала Гюру, прежде чем положить трубку. Она сбросила со стола папку с бумагами и громко выругалась. Перед ее глазами предстал проповедник, скользкий как угорь, нарочито спокойный, слепо верующий в собственный дар свыше. Без малейших колебаний он проник в ее жизнь, заглянул в ее душу.
Наглость, не знающая границ. Наглые люди часто соглашаются на что угодно. Снова зазвонил телефон. В этот раз звонил полицейский из участка в Тромсё.