Раскол Русской Церкви в середине XVII века

Крамер Александр Владимирович

4) все они, приехавшие в Москву за щедрой царской милостыней, старались извлечь из царских планов выгоду для себя, своего монастыря, города, епархии, митрополии или патриархии.

В результате их общее поведение относительно царских планов можно определить, как почтительное поддакивание; некоторые из них искренне им сочувствовали и помогали. Например, «в 1645 году иерусалимский протопоп Иоанн вместе с другими иерусалимскими священниками писал государю: “кого имеем земным правителем над всеми православными? Истинно иного не имеем, токмо тебя, благочестиваго царя”» [7, с. 33]. Патр. Иерусалимский Паисий в своей речи к царю в Москве в 1649 г. сказал: «Пресвятая Троица да <…> сподобит Вас восприяти Вам превысочайший престол великаго царя Константина, прадеда Вашего, да освободит народ благочестивых и православных христиан от нечестивых рук, от лютых зверей, что поедают немилостиво. Да будеши новый Моисей, да освободиши нас от пленения <…>»; цит. по [2, c.122]. Константинопольский экс-патр. Афанасий Пателар писал в 1653 г. царю, что он – «столп твердый и утверждение вере и помощник в бедах и прибежище нам и освобождение», и желал «брату, государь, моему и сослужителю, великому господину святейшему Никону патриарху Московскому и всея Руси освящати соборную апостольскую церковь Софею Премудрость Божию»; цит. по [2, c.123], то есть, разумеется, после завоевания Константинополя. Отмечу, что все три автора цитированных обращений к русскому царю не опасались репрессий со стороны «лютых зверей»: первый потому, что его письмо отвезли в Москву верные люди, второй и третий потому, что сами были вне досягаемости турецких властей.

Говоря попросту, замышлялось (и этот замысел почти не скрывался)

разрушение Османской Империи, и создание на ее развалинах империи всеправославной (со столицей в Москве или в Константинополе, что подлежало дальнейшему уточнению). Вероятно, царя Алексея Михайловича отчасти подвигли к этому замыслу поучения Ю. Крижанича, который «советует Руси направить все свои силы на юг, на турок и татар и припоминает старое византийское предание, что турок изгонит из Европы русый народ» [333, с 742]. Возможно, царь не представлял себе ясно (вероятно, отчасти под влиянием оптимистических благопожеланий как заезжих, так и писавших ему греков) трудновыполнимости этой задачи, и считал, что он лично сможет, с Божьей помощью, ввести патр. Никона в храм св. Софии в Константинополе. Реально эта задача оказалась намного труднее; ее постановка гениально пред’учла будущее (тогда, вероятно, еще только предчувствуемое немногими) внутреннее разложение турецкой империи (без которого она осталась бы невыполнимой навсегда), и предвосхитила события почти трех веков, и ее осуществление стало стержнем русской внешней политики вплоть до 1-й мiровой войны включительно. Так, в стихах на рождение царевича Петра Алексеевича в 1672 г. Симеон Полоцкий предсказывал ему – будущему императору Петру I – завоевание Константинополя. «В <16>70-х гг. в репертуаре переводной беллетристики появилась "Повесть об астрологе Мустаеддыне". Ее герой предрек султану погибель от славян ("полунощнаго народа") – и поплатился головою. Во дворце непременно читали эту повесть. <…> По-видимому, перевод повести был выполнен в посольском приказе, причем не исключено, что по прямому монаршему заказу» [40, с. 177, 178]. Перевод, вероятно, с греческого. «Петр с 1695 года, когда в первый раз осаждал Азов, и вплоть до своей кончины не выпускал из вида своего любимаго намерения – завоевать Константинополь, изгнать турок и татар из Европы и на их место возстановить христианскую греческую империю» [113, кн.3, с. 100(2-го счета)]. Известен «греческий проект» имп. Екатерины II и участие в нем Вольтера; например, он писал императрице: «Я прошу у Вашего Императорского Величества дозволения приехать, чтобы припасть к Вашим стопам и провести несколько дней при Вашем дворе, когда он будет находиться в Константинополе, поскольку я глубоко убежден, что именно русским суждено изгнать турок из Европы. <…> Я бы охотно отдал Иерусалим мусульманам. Эти варвары созданы для страны Иезекииля, Илии и Кайяфы. Но я всегда буду горько уязвлен, видя, что афинский театр превращен в кухню, а лицей – в конюшню» цит. по [332, с. 382, 383]. Участие Вольтера и подобных ему западных деятелей в греческом проекте обнаруживает его агрессивно-империалистическую, а вовсе не церковную и не православно-объединительную и даже не христианско-объединительную сердцевину.

Что же касается внутреннего разложения Османской империи, то если бы не оно, Россия не смогла бы, конечно, неизменно побеждать в многочисленных русско-османских войнах второй половины XVIII – начала ХХ вв. Более того, произошло бы обратное: Османы, победив Россию в одной или нескольких войнах, закрепившись, по победному послевоенному мирному договору, в Азербайджане и на всем мусульманском побережье Черного и Азовского морей, не опасаясь удара во фланг со стороны Польши и принудительно мобилизовав в свою армию христианских юношей храбрых, воинственных и привыкших к войне народов Закавказья, отвоевали бы затем у России, с помощью многочисленного и воинственного мусульманского местного населения, Кубань, Крым, Астрахань, Казань и южный Урал и поставили бы там свои гарнизоны. Это, отрезав от Москвы сибирскую пушную добычу (фактически, до середины XIX в. ее основной финансовый ресурс) и передав эту добычу казанскому и астраханскому ханствам, тем значительно усилив их и их сюзеренов – Османов, ввергло бы сжавшуюся, ослабевшую и окруженную сильными врагами Россию в глубокий финансово-экономический кризис и поставило бы на грань катастрофы само существование независимого русского государства. Такое направление активности было самым очевидно естественным и выгодным для турецкой военной мощи (и было, в сущности, самозащитой от агрессивной и все усиливающейся северной соседки), и попытки (неудачные) его осуществления Турция предпринимала во всех русско-турецких войнах, в том числе 1-й мировой. После Крымской войны, имея против себя русское черноморское побережье без крепостей и военного флота, она была как никогда близка к осуществлению этой задачи, но этому помешала внутренняя слабость – результат общей отсталости, этнических противоречий и всепроникшей коррупции.

«Самой беспокойной областью в русском государстве издавна был Оренбургский край, населенный разнородными племенами башкир, татар, киргиз, тептярей, мещеряков, мордвы, чуваш, черемис и вотяков. Частыми волнениями отличалась там дикая Башкирия, где на свыше трех-миллионное население туземцев приходилось всего лишь 800 тыс. русских. <…> Страна эта, с самых первых дней своего подчинения (в конце XVI столетия) Московскому государству, была постоянно ареной всякого рода вспышек, волнений, <…>, сильных мятежей <…>. Массы населения ея не забывают той эпохи, когда их родичи порабощали русских, и все еще тяготеют к единоверной им Турции, с благоговением взирая на своего халифа <то есть султана>, как священнаго потомка Магомета, “в надежде получения от него помощи для свержения ненавистнаго им иновернаго <то есть христианского, русского> ига”. Настроение такое поддерживалось изстари» [116, с. 471–472]. То же вполне можно сказать и о Казанском и Астраханском ханствах. Бороться с тяготением российских нац. меньшинств к исламу у местных (как и у государственных) властей получалось плохо.

«В шестидесятых годах <XIX в.> замечалось сильное брожение в пользу магометанства среди волжско-камских инородцев: крещеных татар, чувашей, вотяков и других; <…> Наша православная церковь лишилась множества своих чад; <…> Инородцы открыто отказались от православия и приняли магометанство. <…> Власти стали стеснять отпавших чувашей в исполнении требований магометанской веры и привлекать виновных к ответственности по суду; <…> Чуваши после долгих и мучительных размышлений решились <…> убежать <…> в Турцию. И действительно убежали; убежали целыми семействами из трех уездов Саратовской губернии» [297, с. 512–513].

Примеров такой направленности русской внешнеполитической активности можно привести очень много, начиная именно с середины XVII вв. А в 1914 г. завоевание Константинополя и проливов и присоединение турецкой части христианской Армении было в России единственным разумным, реальным, понятным и правдоподобным лозунгом и оправданием участия в мiровой войне. К 1917 г. эта задача 250-летней давности оказалась выполненной лишь отчасти; заботами русских царей и императоров и кровью русских воинов были присоединены Украина, Белоруссия, Грузия, Молдавия и часть Армении. Конечно, ни при царе Алексее Михайловиче, ни при его потомках и преемниках, она не декларировалась открыто в официальных документах (умалчивающих, как всегда, не только в России, об военно-экспансионистских тенденциях политики), но всегда о ней знали (и часто говорили и писали) духовные и политические лидеры православных народов, подлежащих, так сказать, освобождению, так как без помощи этих народов и их лидеров она становилась вовсе невыполнимой, а эта помощь должна была быть своевременно подготовлена и организована.

Таким образом, щедрая милостыня царя Алексея Михайловича как заезжим, так и сидящим на своих кафедрах православным милостынесбирателям – турецким подданным – была не только делом его личного (и, так сказать, обще-русского всенародного) милосердия (что несомненно), но и частью его (и его предков и потомков) грандиозной внешнеполитической программы.

Я упомянул и, отчасти, цитировал оптимистические благопожелания греков; приведу еще как бы специально рассчитанные на обман русского царя примеры их оптимизма: «В 1655 г. грек Мануил Юрьев давал в Москве следующее показание: "В Царь-городе говорят, что если государь взял Смоленск, город крепче Царя-града, и как завоюет Литву, тогда и турскому царству от войны и разоренья не избыть.

У них ведомо, что у государя ратных людей 600.000, а если государь пришлет на турок 50 или 60 тысяч, то у них многие христиане к ним пристанут, и на каждаго турка будет по десяти христиан". В следующем 1656 г. грек Павел Кондратьев показывал в Москве: "<…> как послышали в Царь-городе турки, что государь пошел на польскаго короля и многие городы поимал, и они де все были страшны добре <то есть, очень устрашены>; <…> а только де послышат, что государь в нынешнем году пойдет в поход и турки де все учнут страшитца. <…> А только де государь изволит хоть малых людей прислать к ним для славы <то есть для оповещения о начале восстания>, и они б <…> на турков с государевыми людьми возстали собча <то есть сообща>, а болгары де и сербы все того желают же и на турков начнут стоять собча." В том же году от 5 июня писал в Москву бывший Константинопольский патриарх Иоанникий <вероятно, организатор убийства Константинопольского патр. Парфения >: "мы в сии времена скитаемся во всяких бедах и в скудости и иных надежд не имеем кроме святаго вашего царствия, и слыша ныне, что покоряются вам враги, радуемся и печаль свою забываем и уповаем впредь о державе святаго вашего царствия, да возможете и восточную всея вселенныя церковь под высокую свою руку восприять <…>."» [7, с. 365–366] и т. п. послания многих светских и духовных особ еще на 14 страницах [7] подряд.

В октябре 1688 г. посланец из Москвы совещался с украинским гетманом И. Мазепой о предстоящей войне против Османской империи. «Речь шла о полученном в Москве послании валашского господаря Щербана и Константинопольского париарха Иакова <;…В этом послании> православные верующие Балкан предлагали план освобождения их от турецкого владычества. По их мнению, поход русских войск должен был превратиться в победоносную прогулку в окружении восторженно встречающих их православных. Особенно в послании подчеркивалось, что если турки будут изгнаны цесарскими и венецианскими войсками, то православные христиане попадут “в пущую и горшую неволю”, т. е. под власть “папежников” (католиков). <…> Именно эта опасность со стороны католического мира представлялась просителям самой главной, а под игом турецким хотя и тяжело жить, однако относительно веры никаких притеснений и принуждений нет. Валашский господарь высказывал даже такую весьма бредовую мысль: “Да и турки, которые живут между ними, им, великим государям <то есть Иоанну и Петру>, легче поддадутся, нежели немцам, так как все они рождены от сербов, болгар и иных греческих народов”» [173, с. 62–63]. В 1711 г. валахи ясно показали, чего стоят их призывы и обещания – см. с. 96–97.

Так подталкивали русских греки и валахи, а вот что писали русскому царю подлежащие освобождению славяне: «”Когда воздвигнет господь бог крестоносную десницу твою на басурман, – обращались в 1710 году к Петру сербские патриоты, – не забудь и нас, малейших, приглашением царским и милованием своим, да и мы потщимся службою своею за своего православного царя”. <…> Петр немало сделал для пропаганды этих идей. В <его> грамоте черногорцам 3 марта 1711 года говорилось: “Мы себе иной славы не желаем, токмо да возможем тамошные народы християнския от тиранства поганского избавити, православныя церкви паки украсити и животворящий крест возвысити. Итако, наконец, еще будем единокупно, кийждо по своей возможности трудитися и за веру воевати, то имя Христово вящше прославится, а погани Магомета наследницы будут прогнаны в старое их отечество, в пески и степи аравийския”. В послании на греческом языке, адресованном всем христианам Османской империи, он призывает их браться за оружие и пишет: “Мы прославим друг друга нашим оружием, ибо пришло указание от бога и то, что я пишу вам, вы примите в единении с богом. И объединимся против врага, и опояшем себя шпагой, начнем войну, прославим царство наше, ибо ради освобождения вашего я иду на муки. Я хочу, чтобы вы помогли мне, и господь воздаст на благо вам всем и вы найдете в стране моей почет и милосердие”» [110, с. 215–216]. Петр вполне ясно назвал цель предположенной войны и обозначил свой немалый «замах»: после предположенной победы христиане Османской империи будут жить «в стране моей».

Это – на бумаге; а вот что было на деле: «Все дело о подданстве Валахии России и совместном их действии против Крыма и потом турок, как известно, потерпело неудачу. <В русско-турецкой войне 1678 г.> «к 80 тысячам турок присоединилось около 5 тысяч молдаван и валахов во главе со своими господарями; за Бугом в <турецкое> войско влились 4 тысячи казаков Юрия Хмельницкого» [183, с. 159]. Два похода русских в Крым при Софье не имели полного успеха, прутский поход Петра окончился катастрофой. «Еще до разрыва с Турциею, единоверные и единоплеменные России сербы присылали к царю предлагать свои услуги в случае войны с басурманом, и это, без сомнения, в числе других причин, побуждало Петра не бояться раздражить турок угрозами и вызвать их на объявление войны» [313, кн.3, с. 619].

<Петр, планируя поход, рассчитывал на обещанную ему помощь православных подданных султана (жителей Молдавии и Валахии) воинами, лошадьми, провизией, фуражом, охраной тыловых коммуникаций и – главное – разведданными, получил очень слабую помощь от Молдавии, а Валахия «приняла сторону турок» [228, с. 70], был окружен в очень невыгодной позиции впятеро большей турецкой армией, и избег плена и был выпущен из окружения на позорных и тяжелых для России условиях. «С помощью прямых подкупов и посулов он сумел выторговать мир на гораздо более приемлемых, чем изначально, условиях» [229, с. 62]. Подкуплены были, собственно, турецкий главнокомандующий – великий везирь Балтаджи Мехмед-паша и еще трое турецких генералов – яркий пример коррумпированности Османов; если бы не этот подкуп (150 000 р. везирю и 82 тыс. р. генералам ([317, с. 95])), Османы могли бы отвести русского царя в Стамбул в кандалах. Замечательны обстоятельства подкупа: «”Известную посылку” в размере 250 тыс. руб., занявшую целый обоз в “пяти ящиках, в семи фурманах, в шести палубех” при 50 лошадях, и еще 11 сороков соболей на 5050 руб. ротмистр повез в турецкий лагерь» [327, с 55]. Обоз серебра, так как ассигнаций тогда не было, а если бы и были, то, конечно, турки бы ими побрезговали. По окончании войны недовольный условиями мирного договора султан уволил Балтаджи и отправил в ссылку, а позднее приказал задушить. «Шафиров подкупил великаго муфтия, чтобы в качестве верховнаго толкователя корана, он признал в султанском диване войну с Россией незаконным делом. <…> Подкупленный Шафировым, муфтий стал толковать в султанском диване, что по корану грешно будет теперь начинать войну, и таким образом заключен был мир» [113, кн.3, с. 623]>.

Но, несмотря на неудачный исход этих кампаний, предпринятых, между прочим, под влиянием побуждений, исходивших с православнаго востока и имевших конечною целию его освобождение от турецкаго ига, для всех теперь стало очевидным, что русский царь, раз вступив в открытую борьбу с турками, <…> тем самым фактически принял на себя <…> новую обязанность, на которую, впрочем уже давно ему указывали с востока, именно – <…> силою оружия возвратить православным народам свободу и независимость, уничтожив господство над ними турок. И другая не менее важная задача в это уже время возложена была на русских <…>. К наследию Великаго Константина <то есть к Константинополю> протягивают руки и латиняне <то есть Габсбурги>, отнимая у турок <на деле и успешно> область за областью. <…> Задача русских состоит не только в том, чтобы освободить православный восток от господства турок, но и предупредить захват православных стран со стороны латинян и других иноверцев, – православный восток всегда должен оставаться православным и в православных руках» [7, с. 379–380]. А достаточно сильны, чтобы попытаться осуществить это, были в XVII–XIX вв. только русские руки.

Ни в одной из многочисленных русско-турецких войн в XVII–XX веках православные подданные султанов (сербы, румыны и болгары) не оказали русским войскам, сражавшимся под лозунгом их «освобождения от магометанского ига», сколько-нибудь существенной помощи, хотя, несомненно, могли оказать – провизией, фуражом, телегами, лошадьми (в основном, тяглыми, но отчасти и боевыми), разведкой и, в какой-то степени, воинским контингентом. Было бы чрезвычайно интересно попытаться разобраться в причинах этого несомненного факта, но это явно вышло бы за границы темы предлежащей читателю книги. Отмечу только кстати, что когда в 1-й мiровой войне Россия с крайним напряжением всех своих сил (оказавшимся, в результате, для нее непосильным) пыталась продвинуться к той же дальней цели – созданию всеправославной Империи – сербы и румыны очень слабо помогли (или даже, скорее, своей слабой помощью, наоборот, помешали) ей бороться против «латинян» (Габсбургов), а болгары даже воевали против нее.