Расписание тревог
Шрифт:
— Как всех дураков.
— Эдиком? — уточнил Сашка.
— Почему? Иваном. Никифорович по батюшке.
— Деревенский, чай? — поинтересовался Горохов.
— Селянин.
— Плотник? — спросил Зуев.
— Увольте, нет.
— Чем же вы займуетесь? — спросил Горохов.
— Чем все.
— Чтой-то непонятно, — сказал Горохов.
— По-английски понимаете? Мани-мани делаю.
Сашка внес ясность:
— Это в смысле тити-мити?
— Тити-мити — это по-русски.
— И где это такое блаженство? — не отставал Горохов.
— На кладбище.
— Иди ты?!
— Надгробья на могилки работаю. Силуэты, бюсты, барельефы.
— И хорошие мани?
— Когда как. В зависимости от родственников упокойника.
Горохов обнял Ивана Никифоровича за плечи:
— Ваня, друг! А можешь такой камень выточить, теще моей, покойной головушке, чтобы ни у кого во всем Шульгине?
— Я плохо представляю, что у вас в Шульгине. Это где?
— Да под Тулой! У нас тама один бетон!
— Вероятно, да.
— Ваня! Дай пять!
— Простите, с кем имею честь?
— Пал Яклич! Для тебя — просто Паша!
Иван Никифорович подумал, затем спросил:
— Вам какой камушек желательно?
— Хорошо бы из мрамора!
— Мрамора насчитывается двести сорок марок.
— Да ну-у!
— Самые ходовые — коелга белая и шелья серо-черная. Мне лично шелья нравится, полируется легче. При ударе звенит как медь. Но можно гранитный. Долговечнее.
— Ваня, как скажешь!
— Граниты бывают, пальчики оближешь. Возьмем лабрадорит. Черный, с синевой. Габро — чисто черный, как сажа. Шведский — тот черный, как жук, золотом отливает. Теперь янцевский. Этот серый, однотонный, но встречается и с прожилками. Жежелевский — серый, черно-пятнистый. Да вот еще, капустянский! Отличный гранит.
— Красивый? — заискивающе спросил Горохов.
— Превосходно красивый. По всему полю, а оно красное, серые лопухи, будто снег нападал.
Сашка заскучал от их разговора и стал рассказывать Зуеву о службе в армии.
— В Казахстане служил. Само собой, за рулем. Однажды сайгаков видел. Вожак у них — морда серьезная, во-от такая борода!
— И в зубах трубка, — ввернул Иван Никифорович.
Все засмеялись.
— Я все думаю, — сказал Сашка. — Где я тебя видел? Теперь вспомнил. Этот сайгак и ты — просто одно лицо, пять шаров!
— Вы не есть воспитанный человек, — ничуть не обиделся Иван Никифорович. — К тому же у меня нет трубки.
— Ладно, — сказал Горохов. — Приступаем к умственному развитию.
И достал карты.
В эту минуту вошел Вектор Петрович. За ним, в сопровождении медсестры, какой-то замухрышка в драной пижаме, рыжий,
— Ваш новый товарищ, — сказал Вектор Петрович.
— Полный комплект! — сказал Сашка.
— У меня к вам поручение, — сказал Вектор Петрович. — Необходимо кое-что сделать для больницы. Зуев вам объяснит. Вы тут все люди сознательные, так что я на вас надеюсь, н-вот. А игра в карты, между прочим, нарушение режима.
— Да мы в дурачка! — струхнул Горохов.
— Никаких дурачков, — сказал Вектор Петрович. — Вот вам товарищ. Ягодка, у него большой опыт, он вами поруководит. Как, Зуев?
— Как скажете, — сказал Зуев.
— Ну, поправляйтесь. Н-вот! — И Вектор Петрович больно ткнул Зуева в бок.
Когда он вышел, Горохов спросил уныло:
— А чо там делать-то, Ярослав?
— Стены в кабинете обшить. Панелями.
— Пойти посмотреть, что ль… — сказал Горохов.
В полном составе спустились в кабинет главврача. Вдруг Ягодка оттеснил всех и бросился к телефону.
— Друг, — спросил Сашка, — ты что, не в себе?
Ягодка снял трубку, набрал номер и тотчас заговорил, не дожидаясь отклика абонента.
Судя по разговору, он оказался каким-то начальником. Видимо, жар выбил его из кресла только что, и он еще не совсем понял, где он и что с ним, и тянулся к привычному — к телефонной трубке у рта. Говорил он негромко, но властно, сгибал и разгибал руку в локте, покачивал начальственно головой, хотя абонент не мог его видеть и, следовательно, не мог оценить совершенство его начальственной жестикуляции.
— Строгий какой, — отметил Иван Никифорович!
— Не из тучи гром, — поддакнул Горохов.
Ягодка скосил глаза, зажал микрофон ладонью и укоризненно произнес:
— Тише, товарищи. Оперативка же!
— Мна, — печально сказал Горохов. — Допрыгалси наш буланчик.
— Отведите его, завтра приступим, — сказал Зуев.
Все ушли, он остался. Еще раз осмотрел, обтрогал панели, потом позвонил жене Алевтине и перечислил, что надо из инструментов. Алевтина обещала принести вечером.
Они не виделись уже три дня, и Зуев с тревогой ждал, в каком виде явится на сей раз его благоверная.
Алевтина пришла чем-то подавленная, но бодрилась, даже шутила. Разговаривали через щель, нос к носу: вином от нее не пахло. Именно это Зуева и насторожило.
— У тебя все в порядке? — спросил он.
— Все в порядке, Славик, все-все, — ответила Алевтина.
— Купи дочке конфет полакомиться.
— Куплю, Славик.
— Скажешь, папка прислал.
— Скажу. Тебе самому-то что принести?