Расписание тревог
Шрифт:
— Вячеслав, ты где? — усмехнулась Нона.
— Знаешь, когда я подходил к дому, такой лежал снег… Сказка.
— Ночью обещали оттепель, — сказала Нона.
Стабельскому захотелось обнять ее, Нона встала и подошла к окну, отдернула штору.
— Полюбуйся, дождь.
Стабельский уронил руку, тяжело вздохнул. А Кравец и Наташка, похоже, снова сцепились.
— Ну и парочка, черт бы их побрал, — пробормотал он. — Акселеранцы.
— Что за выражения, Вячеслав!
— Наташа! Вениамин! — перекрывая музыку, позвал
— Что ты задумал?
— Сейчас увидишь.
Молодые подошли к нему.
— Друзья мои! Существует обычай делать обрученным подарки. Прошу внимания. Жениху я дарю улыбку. Наташка, смотри! — Стабельский растянул рот до ушей. — Ничего подарок?
— Оригинально, — сказал Кравец.
— А за подарком невесте я должен отлучиться!
Стабельский поднялся с кресла и ушел в спальню. Выдвинул ящик письменного стола, извлек из-под груды бумаг коробку с феном. Распечатав коробку, вытащил фен и, держа его как пистолет, подкрался к двери, чтобы внезапно открыть ее и произвести необходимый эффект.
И — замер с открытым ртом.
Злым, совершенно незнакомым голосом Нона отчитывала Наташку; что-то бубнил Кравец; Наташка, как заведенная, твердила одно и то же: «Не могу больше, не могу, это подло, поймите, подло!»
Еще не догадываясь, но уже предчувствуя страшную догадку, Стабельский вбросил себя в гостиную и, ударившись с разбегу о их молчание, застыл с феном в вытянутой руке.
— Что это у тебя? — спросила наконец Нона.
— Подарок… — мучительно обретая речь, ответил Стабельский. — Это наш с тобою подарок Наташе и Кравцу. Сушилка для волос. Совершенно необходима, если… Очень удобная. Прошу.
— Спасибо, — выдавила Наташка.
— А где коробка? — спросила Нона. — Нужно положить в коробку. Как можно дарить вещи без упаковки?
— Коробка на письменном столе, — сказал Стабельский. — Ты достань какую-нибудь ленточку… перевязать.
— В самом деле, — сказала Нона, не двигаясь с места. — Где-то у меня есть шелковая тесьма.
— Вот и принеси, — сказал Стабельский.
— Пойду поищу.
— Приятная вещица, — сказал Кравец. — Большое спасибо, Вячеслав Аркадьевич. Мы с Наташей очень вам признательны.
— Я… рад, — сказал Стабельский. — А почему выключили магнитофон? Танцуйте! Что же вы?
— Я не хочу! — С глазами, полными слез, Наташка выбежала в прихожую.
— Что с ней, Вениамин? — спросил Стабельский. — Так нельзя. Верните ее.
Кравец коротко, со страхом, на него взглянул.
Наташка, всхлипывая, пыталась открыть замок.
— Наташа, что случилось? — Кравец встал от нее поодаль и косился на свое отражение в зеркале. — Я был неправ. Я прошу прощения.
— Кто же так девушек уговаривает? — сказал Стабельский, стараясь занять глаза чем-нибудь надежным, устойчивым. Все было безлико и зыбко. — Так вы не родственник Леониду Леонидовичу Кравцу?
— Нет… А кто это?
— Милейший
— Наталья! — властно позвала Нона. — Возьми себя в руки.
Наташка покорно вернулась в гостиную, Кравец бережно поддерживал ее под руку.
Стабельский снова включил магнитофон и сел на свое место. Нона опустилась в соседнее кресло. Перевязывая ленточкой коробку с феном, спросила вполголоса:
— Ждешь покаяния?
— Ты… Ты и этот юнец. Нона! — сказал Стабельский.
— Я и этот юнец. Почему бы нет? В конце концов я должна любить кого-нибудь, кроме тебя.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты знаешь.
— Но послушай, Нона, дети внесли бы хаос в нашу жизнь!
— А я мечтала об этом хаосе. Твоя мать была счастливой женщиной. Знал бы ты, как я ей завидовала!
— Но этот спектакль, Нона! Зачем? — Стабельский едва не застонал от унижения.
— Просто хотела поберечь тебя, твое самолюбие. Как оберегала восемнадцать лет. Ты ничегошеньки не знаешь, что было в эти годы. Ты даже не представляешь, какие потрясения я пережила в одиночку. Сколько я утаила от тебя такого, что могло бы разрушить твое представление о жизни, твои незыблемые правила и установки. Ты ничего не замечал. Или не хотел замечать?
— Я адвокат, а не следователь.
«Будь проклят домодедовский автомат, — подумал он. — Будьте прокляты все телефоны мира».
— Кстати, — сказала Нона. — В ваших премудрых кодексах есть такое понятие…
— Кодексы у нас общие.
— Я имею в виду презумпцию невиновности. Обвиняемый не считается виновным, пока его вина не доказана, так? Поскольку уликами против меня ты не располагаешь.
— А если бы Наташки не оказалось дома? — сказал Стабельский. — Кого бы ты позвала на роль невесты?
— Да не убивайся ты понапрасну! До постели у нас не дошло. К сожалению.
Стабельский стиснул пальцы в кулаки, чтобы унять дрожь, ушел на кухню и затворил дверь.
Столик, плита, полки, — все было чисто вымыто, протерто до блеска и стояло на своих местах. Лишь на подоконнике косо лежала утренняя газета с двумя следами от кофейных чашек.
Стабельский долго всматривался в нее, потом положил в раковину, пустил воду и стал отмывать пятна.
Сибирский цирюльник
Шестнадцать пожилых женщин, в парадных прическах, со жгучими, только что наведенными бровями, с ярко накрашенными губами, чинно расселись вокруг стола заседаний.
Возглавляла их Капитолина Акимовна Лушникова, заслуженная доярка, по этому случаю при орденах и медалях, со Звездой Героя.
Предрик Лещов слегка растерялся:
— Да вы что, товарищи?! Всей деревней заявились?!
— Только ветераны труда, — отвечала Капитолина Акимовна. — И то не все.
— Что ж я парторга не вижу? Конечно, болен?