Расплата по счетам
Шрифт:
— Есть, попали! Так ее, суку проклятую! Тварина пропащая…
— Второй взрыв! Третий! Это тебе за «Варяг» и Кореец'!
— Ура! Ура!!!
В рубке «Цесаревича» доселе молчавшие офицеры и нижние чины буквально взорвались ликующими криками, причем зачастую из народного лексикона, который на флоте всегда именовался со времен Петра Великого «загибами». И было, отчего всем возрадоваться от небывалого прежде зрелища — у борта «Асамы» взметнулись в небо три водяных гейзера, чуть ли не верхушек мачт. А когда «столбы» опали, рассыпавшись миллионами брызг, все увидели, что броненосный крейсер стал стремительно крениться на борт. Прошла каких-то пара минут, и смертельно поврежденный корабль прилег на волны всем бортом, черный дым вырывался из разрушенных труб и стелился пеленой по волнам. Еще полминуты, и над поверхностью возвышалось только днище, внутри
Матусевич как завороженный смотрел на это действо, словно впервые видел подобное зрелище, хотя посмотрел и на гибель «Петропавловска» с адмиралом Макаровым, и на подрывы «Хатцусе» с «Ясимой». А еще адмирал машинально отметил, что команда ушла на дно со своим кораблем, в волнах барахтались едва несколько десятков японцев.
— «Чихайя» ход потеряла, с «Аскольда» шестидюймовыми попали!
Маленький авизо запарил, к нему подошли миноносцы, а на «Аскольд» набросились вражеские крейсера, что подоспели к месту схватки. Но тут же отпрянули, когда у бортов стали вырастать высоченные всплески — к месту схватки поспешил «Пересвет». Бойсман поспешил вмешаться в столкновение своим главным калибром, и этот десятидюймовый «аргумент» привел «собачки» в полное смятение — японские крейсера сразу же бросились в бегство, густо дымя трубами. «Акаси» и «Акицусима» уже в драку не полезли — они отходили в море, даже не попытавшись приблизиться к месту боя. И броненосные крейсера Камимуры резко отвалили в сторону, тоже уходя в море, и совершенно не желая продолжать схватку с русскими броненосцами, оставшись против них втроем. Ничего хорошего бой уже не сулил — восьмидюймовые пушки не соперник двенадцатидюймовому калибру, снаряд втрое легче — тут ничего уже не будет кроме самого безобразного избиения. И Камимура поступил правильно, по расчету, не зная в ту минуту, что погреба «Цесаревича» и «Ретвизана» пусты, и были сделаны последние выстрелы, на каждом из кораблей осталось по несколько снарядов.
Маленькое авизо затонуло, видимо, японцы открыли кингстоны. Миноносцы, снявшие экипаж «Чихайи», сразу «борзо рванули» от места сражения, прекрасно понимая, что в случае малейшего промедления их ожидают одни сплошные неприятности. Русские дестройеры начали спасать плавающих в море своих и японцев, «Сторожевой» уже взял на буксир «Расторопного» — небольшой «сокол» не стал тонуть, держался на воде, и спасти поврежденный корабль было необходимо — не так много осталось в составе порт-артурской эскадры дестройеров.
— Ваше превосходительство, японские миноносцы атакуют «Полтаву» с «Севастополем»! Туда «Диана» поспешает!
Матусевич опомнился — увлекшись преследованием Камимуры, он как-то позабыл про отряд Щенсновича. Моментально покинул боевую рубку, поднялся на мостик, нынче мало пострадавший в сравнении с боем в Желтом море. Прижал к глазам бинокль, мысленно посетовав, что слишком далеко увел свой отряд, преследуя «Асаму» — все же восемьдесят кабельтов до острова Санчандао, что закрывал вход в Талиенванский залив приличное расстояние, полным ходом почти полчаса идти. И разглядел три японских броненосца, что стреляли в два русских, а еще множество маленьких корабликов, что дымя трубами, сновали между противоборствующими сторонами. То схлестнулись между собой миноносцы, и если дело дошло до них, то ситуация там тоже ясна — вице-адмирал Хейхатиро Того тоже сделал ставку на последнюю возможность нанести серьезные потери противнику…
Таким был русский Дальний, на тот момент времени единственный европейский город на всем Дальнем Востоке. Прекрасно оборудованный порт с подъездными железнодорожными путями с депо, с многочисленными пакгаузами и складами, плавучими и стационарными кранами, и даже приличных размеров доками с входными воротами, с оборудованными причалами и молами. И все это добро с сотнями каменных зданий, улицами и всевозможным добром было оставлено без боя противнику — сдано, как говорится, в полной «целости и сохранности»…
Глава 19
— Банзай! Банзай!!!
Теперь хорошо видны были лица японцев — с пустыми белесыми глазами, будто слепыми, с искаженными дикой яростью лицами, многие окровавленные, они поднимались по склону, срываясь и падая.
— А хрен вам, всех здесь положим, не впервой, — пробормотал стрелок, расположившийся рядом с генералом, и стал прицеливаться в японцев из положенной на бруствер винтовки. Стрелял этот солдат расчетливо, не торопясь, сразу по ухваткам видно опытного таежного охотника, у которого каждый патрон на счету. Фок моментально отметил, что длинная трехлинейная пехотная винтовка неудобна для действий в окопе, лучше заменять их драгунскими, причем приводить к нормальному бою без четырехгранного штыка. Последний лучше сделать таким же, как у японской «арисаки». В виде тесака с длинным лезвием, который лучше носить на поясе в ножнах. И лишь при необходимости делать из него штык, прикрепляя к винтовке перед рукопашной схваткой. И хотя производство будет дороже, но, как и каска, он необходим — генерал машинально прикоснулся пальцами к огромной шишке, что вздулась у него на лбу от прилетевшего камня. И сейчас Фок машинально отметил, что после боя у всех стрелков дивизии будут японские клинки — его солдаты быстро оценят их ценность и полезность, так что надо будет разрешить ношение. И вообще, сейчас под обстрелом, при виде настырно идущих прямо на него японцев Александр Викторович ощущал удивительное спокойствие, внимательно рассматривая отнюдь не трупы, а еще вполне живых врагов, что сами жаждали превратить его в покойника. При этом заметил малые пехотные лопаты и кирки почти у каждого, ранцы за спиной — а ведь это нужно было сбросить перед атакой. Следовательно, солдаты очень дисциплинированны, умело держат винтовки, обучены стрелять, если не на уровне сибирских стрелков, то не хуже, может быть, самую малость уступают. И в отчаянной храбрости сомнений никаких нет, развеялись как дымок костра под дуновением ветра — подобной ярости Фоку встречать не доводилось, таких потерь ни одна европейская армия не вынесет, чтобы вот так раз за разом бросаться в самоубийственные атаки. Даже немцы, привыкшие к своему знаменитому «орднунгу» от такого откажутся.
— Для них Дальний с перешейком кровь из носа нужны, Владимир Александрович, — спокойно произнес Фок, посмотрев на стоявшего рядом с ним Ирмана. Лицо полковника было грязноватым, как и мундир, обсыпанный землей, но спокойным — держал себя в руках, не давал нервам шалить. А ведь смерть совсем рядом — две сотни шагов всего, взбирается по склону.
— Вот потому нам позиции держать надобно, чтобы неприятель не мог свои войска в Маньчжурии снабжать. Выстоим — через месяц-другой война здесь и закончится. Хотя в корейских землях повоевать придется — японцы их так просто не отдадут, им войска снабжать там будет легче, по крайней мере, до Чемульпо. Хотя если наша эскадра нынче победу одержит, то японцам хана полная вскоре настанет — Матусевич им весь привоз порушит, это не Витгефт, он спуска неприятелю не даст…
Фок недоговорил — японцы набежала вторая волна японцев, и солдаты стали куда резвее взбираться по склону. По ним стреляли из всего что было — из винтовок и пулеметов, картечниц и митральез, звонко хлопали морские патронные 47 мм и 37 мм пушки, громко рявкали 87 мм орудия. Из-за гребня, с обратных скатов продолжали бить трехдюймовые пушки и шестидюймовые мортиры — но шрапнель и гранаты разрывались далеко впереди, уже по аръергарду, авангард же вражеской инфантерии, уже почти вскарабкался, даже десятки брошенных бомбочек японцев не остановили.
— Да что же это такое братцы! Пошли в штыки!
Фок машинально отметил что команда отдана кем-то из офицеров защищавшего высоту батальона. И вовремя — лучше ударить всем вместе сверху и опрокинуть японцев вниз, чем принимать японцев в окопах, где численный перевес будет на стороне противника.
— Вперед, братцы, покажем нехристям как лаптем щи хлебают!
На бруствере стоял размахивая шашкой Ирман, при этом добавил исключительно матерные слова. Последние служили в русской армии чем-то вроде многовекового заклинания — ими подбадривали оробевших, и взбадривали не струсивших. Ведь каждому умирать страшно, а тут в штыки идти, вот для куража, для храбрости матерились, поминая на все лады «япону мать». И Фок потянул свою шашку из ножен, достал из кобуры револьвер — его взял в левую руку, десницей сподручней рубить. И сейчас словно вторая молодость пришла — генерал вспомнил, как ходил на турок врукопашную.