Расплата

Гегешидзе Гурам Шалвович

…ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне и не будет. И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни…» [42] .

Смолкло эхо таинственного голоса. Упала тяжелая тишина. Трепеща, стоял я и почему-то не сводил глаз с Цотне.

— Может быть, он увидел в зеркале войну?

— Не дай бог войны! — произнес Цотне, и я удивился его словам, ибо, по моему мнению, все это уже не касалось его.

42

Евангелие от Матфея, 24.

…Сильный толчок разбудил меня. Я открыл глаза.

Поезд стоял. Я лежал один в темном и узком, как тюремная камера, купе. Откуда-то донесся петушиный крик. Настроение сна еще не развеялось, сердце стучало, воздуху не хватало. Весь в поту, я встал на ноги и прижался лбом к холодному стеклу. Я ничего не видел за окном, все тонуло в кромешной тьме. Мне почему-то показалось, что за вагонным окном расстилается пустынное просторное поле, и я с неприязнью ощутил свое одиночество. Мне захотелось перекинуться с кем-нибудь словом, но все спали, из соседних купе доносился беспечный храп. Откуда-то издалека слуха моего смутно достиг чей-то голос, под чьими-то шагами захрустела щебенка, и снова наступила мертвая тишина. Медленно выкарабкиваясь из кошмара сновидения, я возвращался к действительности. Где-то очень далеко залаяла собака. Как отрадно было слышать этот лай. Наш поезд, видимо, ждал встречного на каком-нибудь глухом, тихом разъезде. Непроглядный мрак застилал окрестности. Снова пропел петух, следом за ним заревел осел. «Село близко», — подумал я, успокаиваясь и отходя душой. Гнетущее ощущение одиночества постепенно оставляло меня. Когда петух прокукарекал в третий раз, грустная радость наполнила душу. Я почувствовал, как безгранично люблю эту объятую мраком, спящую землю, которую сейчас не было видно из окна вагона. Я любил эту древнюю, усталую землю, орошенную кровью моих предков, удобренную их костями, и чувство безграничной безутешной любви острой болью пронизывало сердце.

Перевод А. Беставашвили и В. Федорова-Циклаури.

ГРЕШНИК

Роман

Смерть, да будь благословенна,

Жизнь тобой красна.

Важа Пшавела

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Ясон и Алиса ехали на велосипеде. С обеих сторон дороги тянулись дворы, обсаженные кустами граната. Из калиток выходили люди, торопясь в город по делам. Алиса приветливо улыбалась знакомым, а Ясон молча крутил педали, временами касаясь грудью спины девушки. Алиса работала фельдшерицей в местной больнице, куда и возвращалась сейчас, после очередного вызова к больному. Две женщины, стоявшие у калитки, улыбнулись Алисе, а одна из них — крупная и дородная — окликнула ее:

— Алиса, как там Кохреидзе?

Велосипед ехал медленно, и Алиса успела ответить:

— Укол помог. Дня через два поставлю его на ноги.

— Дай бог тебе здоровья, доченька, легкая у тебя рука…

И, подождав, пока велосипед проедет, женщина повернулась к подруге, худощавой и блеклой блондинке, гостящей у нее, и пояснила:

— Наша фельдшерица, золотые у нее руки.

— А этот мужчина — муж ее? — с любопытством спросила та.

— Нет, милочка, любовник…

— Ой, да что ты говоришь?! И не стыдно ей, такая молоденькая и видная…

Дородная женщина была мягкосердечной.

— Она во всех отношениях прекрасный человек, но…

— А он-то что думает, чтоб ему провалиться, бесстыжему…

— Он — заезжий… И парень неплохой, да вот…

Покуда женщины судачили, велосипед успел отъехать довольно далеко.

Ясон в самом деле был неплохим парнем. Он постоянно развозил Алису по больным, терпеливо пережидая с велосипедом на улице, пока она делала уколы. Он был явно славным парнем, любил пропустить рюмочку, поухаживать за женщинами, побеседовать о театре. Руководя драмкружком в местном Доме культуры, он говорил о театре с той серьезностью и благоговением,

с какими говорят о покойнике, нимало не считаясь с тем, что большинство его собеседников совершенно не интересовались театром.

Ясон жил в этом городке чуть меньше года и никому не мешал, уйдя с головой в свои театральные хлопоты, да и ему никто не становился поперек дороги. Сейчас он вез Алису с очередного вызова. Ему было приятно возить девушку на велосипеде, чувствовать ее близость и касаться грудью ее спины. Алисе тоже нравились эти прикосновения и их совместные поездки на виду у всех. Еще Алисе нравились в нем высокий рост, курчавые волосы и то, что, в отличие от местных неотесанных парней, он был отзывчив и чуток. Следует добавить, что Алиса привязалась к Ясону еще и потому, что в ту пору, когда они познакомились, — случилось это с год назад, — она никого не любила. Лейтенанта милиции Бено, с которым она встречалась прежде, перевели на службу в Батуми, и в последнее время он почему-то перестал писать. А девушке хотелось, чтобы рядом был сильный мужчина, на которого можно опереться. Она и выбрала Ясона, хотя тот вовсе не отличался силой. Но это дело второе, об этом Алиса пока не задумывалась.

И вот занималось прохладное утро. Они возвращались в город на велосипеде. Велосипед катил по дороге, мимо дворов, обсаженных кустами граната. Впереди ехали велосипедисты, позванивая звонками, шли люди, трусили свиньи, тарахтели телеги, иногда проносилась машина, поднимая пыль, пыль рассеивалась, слышался говор людей, идущих по обочине. Стоящие у калиток люди почему-то внимательно и пристально разглядывали прохожих, знакомые раскланивались друг с другом, многие тепло улыбались Алисе, здороваясь с ней, даже те, кто косо смотрел на ее образ жизни и встречи с Ясоном, потому что, как бы там ни было, Алису все равно любили. Велосипед катил себе по дороге. Таяла утренняя прохлада. Солнце, уже поднявшееся довольно высоко, гасило запах зелени и влажной земли. День обещал выдаться знойным, несмотря на облака, усеявшие небо. Велосипед въехал на мост, и в тот же миг рядом, по железнодорожному мосту, пронесся пассажирский поезд. Алиса, сидя на раме, провожала глазами бегущие вагоны и стоящих у окон пассажиров. Внизу, под мостом, голая ребятня плескалась в речушке.

— Смотри, купаются! — крикнул в ухо девушке Ясон.

Но Алиса даже не повернула головы, она любила следить за бегущими поездами.

А поезд, отгрохотав по железному мосту, скрылся за деревьями и остановился у вокзала.

2

Поезд остановился. Пассажиры высыпали на перрон. Какой-то юноша в черной, несмотря на жару, рубашке, в черных брюках и в черных высоких ботинках спрыгнул с подножки и направился к ларьку, где продавали пиво. Он неторопливо подошел, спросил папирос и закурил. За его спиной сновали люди, нагруженные чемоданами, мешками, корзинами, а то и налегке. Одни спешили, другие слонялись без дела, не зная, чем занять себя на остановке. А юноша стоял у ларька, ни на что не обращая внимания, равнодушный ко всему, незнакомый всем. Припекало, он попросил холодного пива. Продавец откупорил бутылку и выставил перед ним. Юноша не торопясь приложился к горлышку, в это время ударил станционный колокол, локомотив свистнул и состав медленно тронулся. Юноша продолжал с удовольствием тянуть холодное пиво, за его спиной не умолкала суета, свойственная всем маленьким станциям во время отхода проходящего поезда, и едва он отнял от губ бутылку, как последний вагон медленно проплыл мимо него. Юноша поставил бутылку на прилавок, отсчитал деньги и лениво побежал за хвостовым вагоном. Поезд пока шел медленно, но набирал скорость, самое время было припустить вовсю, чтобы нагнать его, — для такого молодого, полного сил парня это не составило бы труда, но юноша вдруг остановился и махнул рукой.

Поезд ушел. За опустевшей насыпью открылось чуть пожелтевшее кукурузное поле, а еще дальше на краю безбрежных полей поднимались в мареве синеватые горы. Юноша повернул обратно, и какой-то железнодорожник, видевший, как он отстал от поезда, сочувственно спросил:

— Отстал?

— А ну его! — ответил юноша в черном и направился к выходу в город.

Железнодорожник проводил его взглядом, прошелся до ларька и спросил продавца:

— Видал, как отстают люди?

— В самом деле отстал?