Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна
Шрифт:
Даже этих, сугубо косвенных, соображений, думается, вполне достаточно для того, чтобы предположить: Юсупов-младший был не организатором, а всего лишь субподрядчиком заказа на уничтожение Григория Распутина, а заодно подсадной уткой, на которую «старец» должен был клюнуть. Истинными же инициаторами и вдохновителями явились представители старшего поколения «их высочеств» и «сиятельств»…
Особо значимую инспирирующую роль, как можно предположить, сыграла Зинаида Юсупова, которая начала интенсивную антираспутинскую обработку сына еще в период его обучения в Оксфорде (1909–1912), куда Феликс отправился вскоре после первой встречи со «старцем». «Близость Распутина к государю и к императрице сильно беспокоила и возмущала мою мать, и она в своих письмах ко мне часто об этом упоминала»258.
Таким образом, в цитированном выше отрывке юсуповских мемуаров, в котором говорится о том, что впервые Феликс задумался об убийстве «старца» в ходе беседы с матерью и женой, можно увидеть намек на то, что это кровавое предприятие с самого начала планировалось как своего рода семейное дело клана Юсуповых—Михайловичей.
Обращает на себя внимание также вышеупомянутая фраза Феликса из письма к жене Ирине (напомним, что Ирина являлась дочерью великого князя Александра Михайловича и великой княгини Ксении Александровны): «Ты должна (курсив наш. – А. К., Д. К.) тоже в том (подготовке убийства Распутина. – А. К., Д. К.) участвовать»260. Лишенный каких бы то ни было подробных разъяснений, этот лаконичный императив звучит как отсылка к более подробным обсуждениям, имевшим место ранее.
К числу семейно-посвященных участников заговора относились также дядя Феликса, председатель Государственной думы М. В. Родзянко и его супруга – сестра Зинаиды Юсуповой.
Главным организатором убийства, как можно понять по целому ряду косвенных свидетельств, явился великий князь Николай Михайлович, который, согласно аттестации Феликса, «не только ненавидел Распутина и сознавал весь его вред для России, но и вообще по своим политическим воззрениям был крайне либеральный человек»261.
В своих мемуарах Феликс неоднократно вспоминает имя Николая Михайловича, всякий раз, однако, давая понять, что тот не был посвящен в планы и обстоятельства покушения: «Он заезжал к нам (уже после ликвидации „старца“. – А. К., Д. К.) по нескольку раз в день, делая вид, что все знает, и стараясь нас поймать на каждом слове. Выискивая разные способы узнать всю правду, он притворился нашим сообщником в надежде, что мы по рассеянности как-нибудь проговоримся»; «Мне было ясно, что он не в курсе дела и в душе очень сердится и досадует на то, что ничего от меня не узнал».
Тем не менее таинственная ремарка – «он притворился нашим сообщником», а также то, что Николай Михайлович – единственный среди прочих высочеств, посетивших Юсупова и Дмитрия Павловича сразу после убийства Распутина, на личности кого Феликс считает необходимым остановиться подробно, – уже эти факты косвенным образом свидетельствуют о том, что роль великого князя в убойном деле была в действительности куда более значительной.
Помимо этого, сохранились записи Николая Михайловича, содержащие ряд неизвестных по другим источникам подробностей убийства Распутина. «Записи эти были сделаны со слов Юсупова», – заключает А. Г. Слонимский, прямо называя великого князя Николая Михайловича «инспиратором в деле подготовки покушения на Распутина» и утверждая, что «Юсупов пишет заведомую ложь», когда заявляет о том, что якобы скрыл от великого князя подробности покушения. (Ниже о великокняжеских записях будет рассказано подробнее.)
Вообще, роль великого князя Николая Михайловича в политических событиях конца 1916 – начала 1917 года, как представляется, до сих пор не получила справедливой оценки. В действительности он, наряду с лидерами Прогрессивного
В этой речи кадетский лидер прибег к своеобразному методу «парламентского камлания». Завершая каждый свой обличительный пассаж риторическим рефреном, Милюков фактически обвинил премьер-министра Б. В. Штюрмера и императрицу Александру Федоровну в немецком шпионаже: «Из края в край расползаются темные слухи о предательстве и измене. Слухи эти забираются высоко и никого не щадят. Имя императрицы все чаще повторяется вместе с именами окружающих ее авантюристов… Что это – глупость или измена?»
Выступление Милюкова, подобно выстрелу в горах, спровоцировало камнепад антираспутинских выступлений в Думе. На этом же заседании представитель крайне левой фракции трудовик А. Ф. Керенский резко атаковал правительство, которое, «не желая считаться с общественным мнением, задушив печать, задушив все общественные организации, презрительно относясь даже к большинству Государственной думы, в то же время в своей деятельности руководствуется нашептываниями и указаниями безответственных кругов, руководимых презренным Гришкой Распутиным»262.
В тот же день – 1 ноября 1916 года – прибывший в Ставку Николай Михайлович вручил Николаю II письмо, в котором фактически предложил ему удалить от себя жену: «Ты веришь Александре Федоровне. Оно и понятно. Но что исходит из ее уст есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды. Если ты не властен отстранить от нее это влияние, то по крайней мере огради себя от постоянных систематических вмешательств этих нашептываний через твою супругу. Если твои убеждения не действуют – а я уверен, что ты уже неоднократно боролся с этим влиянием, – постарайся изобрести другие способы, чтобы навсегда покончить с этой системой». Недостаток супружеской ласки, по мнению Николая Михайловича, с лихвой должен был компенсироваться возвращением народной любви, утраченной Николаем по вине Александры: «Твои первые порывы и решения всегда замечательно верны и попадают в точку. Но как только являются другие влияния, ты начинаешь колебаться и последующие твои решения уже не те. Если бы тебе удалось удалить это постоянное вторжение во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное тобой доверие громадного большинства подданных твоих. Все последующее быстро наладится само собой… Когда время настанет – а оно уже не за горами, – ты сам с высоты престола можешь даровать желанную ответственность министерства перед тобой и перед законодательными учреждениями». Письмо Николая Михайловича являлось своего рода «последним предупреждением» императору, наряду с настойчивыми рекомендациями и увещеваниями, содержавшими прямую угрозу: «Ты находишься накануне эры новых волнений, – скажу больше: накануне эры покушений».
В ближайшие недели со стороны великих князей, а также лиц, пользующихся особым доверием императора, последовал целый поток устных и письменных обращений к Николаю, лейтмотивом которых стал призыв немедленно покончить с распутинщиной.
Несмотря на то что своей главной цели «штурм власти» не достиг, небывалый по мощи комбинированный натиск всех оппозиционных сил на Николая II частично удался. 10 ноября вместо распутинца Б. В. Штюрмера царь назначил премьер-министром А. Ф. Трепова, выходца из известной семьи правых бюрократов, пользовавшегося в тот момент нейтральной репутацией.
Однако, для того чтобы иметь возможность найти общий язык хотя бы с наиболее умеренной частью оппозиции и немного стравить пар из перегретого думского котла, новому премьеру необходимо было добиться удаления из правительства главного и, по единодушному убеждению общественности, наиболее зловредного распутинского протеже – управляющего Министерством внутренних дел А. Д. Протопопова. Справиться с этой задачей А. Ф. Трепов, однако, не смог. Оппозиционный пар продолжал нагнетаться…
«Из всех возможных решений, – пишет петербургский историк Г. В. Сташков, – Николай II выбрал наихудшее – половинчатое: уволил Штюрмера, но оставил Протопопова»263.