Распутник и чопорная красавица
Шрифт:
— Да, поразительно! — язвительно заметила леди Эльвира.
— Что поразительно? Что мне захотелось поцеловать мою хорошенькую женушку? — холодно ответил Маклохлан.
С другой стороны мимо них поспешно шмыгнули два лакея. Должно быть, именно их голоса доносились со стороны черной лестницы.
— Вы не только целовали ее, — злобно ответила леди Эльвира.
— Вот именно! — без тени смущения подтвердил Маклохлан.
Эзме вспыхнула до корней волос. Она злилась на него и на саму себя.
— Наверное, нам лучше уйти, — продолжал Маклохлан, беря Эзме под руку. — Спокойной ночи, лорд Данкоум. Благодарю
Скрестив руки на груди и нахмурившись так, как умела только она, Эзме забилась в самый дальний угол кареты. Ей хотелось оказаться от своего «мужа» как можно дальше.
Раз она решила делать вид, будто его здесь нет, что ж, он тоже не будет обращать на нее внимания. Он не виноват в том, что в коридор одновременно вышли леди Эльвира, граф и пара лакеев. Неужели она предпочла бы, чтобы их застигли в библиотеке?
— У меня не было времени придумать ничего другого, ведь действовать пришлось в спешке. Иначе, поверьте, уж я бы нашел какой-нибудь другой способ, — заверил ее Куинн, уверяя себя, что так оно и есть.
А все же Эзме отвечала на его поцелуи, и отвечала со всем пылом! Неужели притворялась? В таком случае, либо она величайшая актриса на свете, либо она была возбуждена так же сильно, как и он. Хотя он не имеет права ни на какие чувства. В конце концов, она — сестра Джейми.
— Странно, что в минуту опасности вам в голову приходят лишь определенные мысли. — Эзме поморщилась, как будто его поцелуй были горьким лекарством. — Либо вы — раб вашей низменной натуры, либо вам недостает воображения. Кстати, ведите себя поосторожнее с Катрионой. Если ее отец заподозрит, что вы пытаетесь соблазнить ее — хотя еще больше в таком случае огорчился бы Джейми, — граф наверняка откажет вам от дома!
— С чего вы взяли, что я питаю подобные намерения? — изумился Маклохлан.
— Я видела, как вы смотрели на нее за ужином!
— В таком случае вы, должно быть, страстно увлечены мистером Макхитом!
Эзме нахмурилась еще больше:
— А вы ей улыбались… да, улыбались!
— А вы глазели на него, как будто он — оживший король Артур!
— Я не питаю никаких нежных чувств по отношению к мистеру Макхиту!
— А я не питаю никаких нежных чувств по отношению к леди Катрионе и не собираюсь ее соблазнять! Неужели вы в самом деле считаете меня способным на такую черную неблагодарность — соблазнить женщину, которую любит ваш брат?
— Да!
Куинна Маклохлана оскорбляли часто и по-разному, но ни одно оскорбление так не ранило его, как ответ Эзме, произнесенный с крайней убежденностью.
— Так вот, я на такое не способен! — И ведь сама она отнюдь не ангел и не питает нежности к женщине, отвергнувшей ее брата! — Не скрою, вы меня удивили… С чего вы взяли, будто леди Катриона нуждается в вашей защите? Вы были предубеждены против нее с самого начала, с тех пор, как Джейми упомянул ее имя!
— Что бы она ни сделала, — отрезала Эзме, — она женщина, а мы, женщины, должны держаться заодно против коварных соблазнителей!
Ах так? Значит, он — коварный соблазнитель? Что ж, прекрасно! Он преподаст ей урок о соблазнах, который она не скоро забудет.
— Эзме, вы ранили меня в самое сердце, — сказал он с видом искреннего горя, подсаживаясь
Эзме не поверила ему. Нет, она не должна ему верить! Она отстранилась от него, но он придвинулся к ней:
— Надо было придумать что-нибудь другое, но я не мог. Особенно когда вы были так близко ко мне и так… красивы.
Эзме немного успокоилась. Последнее слово доказывает его неискренность! Она совсем не красавица. Никогда ею не была и не будет. Она будет полной дурой, если поверит ему. Ведь каждый день в зеркале она лицезреет совсем другое…
— Я не смог устоять… Меня влечет к вам с невероятной силой! — тихим и хриплым голосом продолжал он.
Эзме хотелось — о, как хотелось! — ему поверить. Но, вскинув голову, она вдруг заметила в его глазах холодный расчет — такое же выражение она видела в глазах жулика, когда тот, будучи схваченным, пытается свалить свое преступление на другого. Желание сменил гнев, а тревога убила страсть. В конце концов, чем Маклохлан лучше других мужчин, которые считают себя от природы умнее и сообразительнее любой женщины? К тому же Маклохлан, как и другие признанные красавцы, не сомневается в том, что она забудет обо всем, едва услышав о его страсти. На самом деле он стремится к одному: одержать над ней верх… Что ж, она докажет ему, что не он один умеет играть в такие игры! Разве мало историй слышала она от горничных, соблазненных своими хозяевами? Она знает, как это бывает!
Эзме обвила его шею руками и прильнула к нему:
— О, Куинн! Я и не знала, что вы так относитесь ко мне!
Она робко прижалась губами к его губам, и он не замедлил с ответом. Страстно целуя ее, он расстегнул на ней накидку. Его пальцы пробежали по ее ключице и спустились к груди. Эзме боролась с собой из последних сил. Она не должна уступать желанию, которое он в ней пробуждает! Не должна…
Он посадил ее к себе на колени. Она почувствовала всю силу его возбуждения и невольно воспламенилась сама. Да, он хочет заняться с ней любовью. Но заниматься любовью и любить — не одно и то же…
Он осторожно положил руку на ее грудь, легко надавил на сосок большим пальцем. Сердце у нее забилось чаще, дыхание стало прерывистым.
Владеть собой… она должна взять себя в руки. Нельзя уступать своему вожделению… Хотя она изнывает от желания оставаться в его объятиях и оказаться в его постели.
Карета остановилась.
С бешено, бьющимся сердцем Куинн распахнул дверцу кареты и спрыгнул на землю. Убежденный, что Эзме испытывает не просто вожделение — что он ей нравится и она больше не вспоминает о его прошлом, — он не обращал внимания на потрясенные лица слуг. Обхватив Эзме за талию, он на руках внес ее в дом и дальше наверх. Жгучее желание смешивалось в нем с острой болью. Сколько раз он воображал себе эту картину — точнее, старался отогнать ее прочь? Может быть, все последние месяцы она только притворялась, что ненавидит его, потому что считала своим долгом его ненавидеть? А может, она ненавидела его, пока не узнала его поближе и не поняла, что он — больше не тот повеса, каким был в юности?