Распутник и чопорная красавица
Шрифт:
Пока они не очутились в ее спальне, Эзме не произнесла ни слова.
На туалетном столике горело три свечи. Другие свечи стояли на столе у кровати; в камине полыхал огонь. Углы комнаты оставались неосвещенными.
Затаив дыхание, боясь, что она сейчас его прогонит, Куинн повернулся к ней лицом. Она так прекрасна и безмятежна, так хороша, правдива, и… Неужели он не оправдает ее доверия?
— Эзме, я должен идти, — с огромным трудом произнес он.
Она подошла к нему.
— После всего, что вы мне сказали? Останьтесь! — тихо попросила
Как и он… В одиночестве.
Словно путник, который долго брел по пустыне и вдруг увидел вдали мерцающую ленту воды, он приблизился к ней. Эзме дернула завязки, и накидка упала на пол. Она стояла перед ним прекрасная и сияющая в роскошном платье, которое подчеркивало ее красоту.
Не в силах больше ждать ни минуты, он притянул ее к себе. Поцелуй его был пылким. О, как давно он мечтал об этом — еще до того, как они приехали в Эдинбург! Ему хотелось поцеловать ее с того самого мига, как она впервые взглянула на него умными, живыми глазами.
Она обвила руками его талию и прильнула к нему, как будто не хотела, чтобы он ее отпускал. Он целовал ее не спеша, смакуя каждый миг. На миг разжав объятия, он сбросил с себя плащ и тут же снова притянул ее к себе. Она положила руку ему на грудь и тихо спросила, глядя на него снизу вверх:
— Куинн, вы сделаете для меня кое-что?
— Все, что угодно, — ответил он, не лукавя.
Сейчас, здесь, наедине с ней он готов сделать для нее все, что в его силах.
На лице у Эзме появилось задумчивое выражение, как будто она дочитала научный трактат и обдумывала выводы.
— Значит, тем, кто горит желанием, и правда можно вертеть как угодно! — холодно заметила она — Очень интересно!
Он чуть не задохнулся от неожиданности. Так она… ставила на нем опыт? Притворялась? Наверное, решила, что он пытается ее соблазнить, чтобы заручиться ее поддержкой?
И не преминула воспользоваться его желанием, чтобы больно ранить его!
На него нахлынули гнев, Досада и унижение. Как она могла? Как посмела? Кем она себя вообразила?
— Эзме, не советую играть со мной!
Она склонила голову набок, разглядывая его:
— Вам неприятно? А ведь вы, кажется, считаете допустимым играть с женщинами и использовать их.
— Я не играю с женщинами — и не использую их. Я удовлетворяю свои естественные потребности… и они тоже. Обе стороны не берут на себя никаких обязательств… Во всяком случае, я бы не стал изображать страсть только ради того, чтобы что-то кому-то доказать!
С этими словами он поднял с пола плащ, стремительно вышел и захлопнул за собой дверь.
Прошло несколько часов после ухода Маклохлана. Эзме лежала в постели без сна. Что она наделала? Она лишь хотела проучить Маклохлана, воспользовавшись его же уловкой, но дело зашло слишком далеко! И хотя она поступила по-своему не без оснований, он имел полное право злиться на нее… Правда, больше всего ее беспокоил не его гнев. Она заметила в его глазах неподдельную боль.
Эзме повернулась на бок. Не надо было самой целовать его и пользоваться желанием, как оружием. Что она вообразила?! Она даже не представляла, что способна так поступить с мужчиной. Правда, Маклохлан не похож на других мужчин. Он умудрен опытом и вместе с тем беспечен, умен и грубоват, откровенно мужественен — и вместе с тем часто бывает поразительно чутким. Благодаря причудливому сочетанию самых разных черт характера Маклохлан часто оказывал Джейми ценные услуги… а ей по той же самой причине лучше держаться от него подальше. Она поступила с ним не только непорядочно, но и поставила под угрозу дружбу брата с человеком, который ему очень полезен.
Дверь спальни приоткрылась, и Эзме затаила дыхание.
В спальню вошла горничная с совком для угля. Поняв, что Эзме но спит, она поспешно присела и промямлила:
— Я… не хотела вас будить, миледи…
Эзме села, мельком взглянув на окно. В щель между шторами проникали солнечные лучи.
— Нет, ничего. Пожалуйста, разведите огонь, — попросила она, вставая.
Умывшись, она с помощью горничной оделась и причесалась. Эзме так и подмывало спросить, дома Маклохлан или нет — и не просил ли он уложить его вещи в дорогу. И все же она сдержалась — нехорошо, если слуги узнают, что муж не извещает ее о своих планах.
Позавтракав в одиночестве — если не считать лакеев и дворецкого, — она пошла в гостиную, по пути прихватив в холле эдинбургские газеты и несколько конвертов. Судя по их толщине, им прислали приглашения в гости — на ужины и балы. Все охотно приглашали к себе графа Дубхейгена с супругой, хотя непонятно почему — то ли просто из любопытства, то ли благодаря красоте и обаянию Куинна.
Разумеется, настоящая леди Дубхейген вряд ли читает газеты, но надо ведь как-то убить время, пока Маклохлан не вернулся!
Если он вернется.
Гостиная была полна свидетельств о том образе жизни, какой Эзме никогда не вела и не желала вести. В углу стояла шкатулка для шитья, из которой торчал угол незаконченной вышивки. На хрупких деревянных полочках красовались фарфоровые чашечки, расписанные вручную довольно неумело. В одном углу стояли клавикорды, в другом — арфа, а на столике у окна — еще одна деревянная шкатулка со всем необходимым для отделки шляп. Большой чайный стол в центре гостиной окружали мягкие кресла.