Рассказ о брате (сборник)
Шрифт:
Мы повернули еще раз. Теперь ехали между высокой каменной стеной и железной оградой. Затем миновали аллею конских каштанов и очутились на прогалине. Поодаль от дороги на специально возведенной площадке у кромки луга прилепилось длинное полубунгало из камня и кирпича. Новехонькое: на окнах потеки мела, сад — вывороченные комья земли. В дом еще даже не въехали.
Послушный Теду, я затормозил па придорожной площадке, недавно, видно, сооруженной. В пабе Тед коротко бросил: «Малюю тут картинку для одного», не распространяясь подробнее ни о цели поездки, ни о месте, и я придержал
— Домик влетел кому-то в копеечку, — заключил я, приметив по пути огромную квадратную кухню, оборудованную с особым тщанием: холодильник, мойка, инфракрасная духовка.
— Хозяин — строитель, — объяснил Тед. — Сам и строил.
Он отпер дверь, и мы очутились в гостиной. Внимание сразу захватывало огромное, во всю стену, окно: из него открывался вольный, не заслоняемый ничем вид на долину и холмы; засмотревшись на панораму, я обернулся, только когда Тед, стоявший позади, спросил:
— Ну и как тебе? — и я уразумел, ради чего он меня привез.
— О, господи! — вырвалось у меня.
— Угу, — серьезно подтвердил Тед, но в глазах у него плясали смешинки, — это он и есть.
Роспись занимала чуть ли не всю плоскость стены, написана прямо по гладкой свежей штукатурке. Мадонна и Дитя. Композиция в манере итальянского Ренессанса, но фон — стилизованные викторианские и эдвардианские особняки нашего городка, самые живописные. Мать и Дитя принимают знаки почтения от местных высоких лиц — мэра, у него на шее видна цепь, настоятеля собора; рядом с ними женщины с хозяйственными сумками и мужчины в комбинезонах, будто застал их художник врасплох по пути с работы. Пока я смотрел на картину, краски ее вдруг заиграли в солнечном свете. Я стоял завороженный, даже язык отнялся.
— И ты… — вымолвил я наконец. — Это написал ты, Тед?
— Угу. Это «Поклонение волхвов». Заказчик увидел картину во Флоренции, сфотографировал, привез репродукции и пожелал, чтобы я увеличил во всю стену. Я уговорил его на вольное переложение. Посмотрев наброски и первые эскизы, он согласился. Что и говорить, решение отважное, — сухо присовокупил Тед. — Но теперь вроде ничего, доволен.
— Еще бы! Волшебная картина!
— Вот так тон! Будто ты и не подозревал, что я способен на такое, — он смущенно ухмыльнулся, его глаза перебегали то на мое лицо, то на картину.
— Честно и откровенно, Тед. Не подозревал. Чтобы до такой степени сильно, нет.
— Каждый родившийся ребенок несет в себе будущее мира, — внезапно помрачнев, изрек Тед. — Своих детей у меня нет, да я и не особенно жажду, но уж настолько-то я их понимаю.
На глаза навернулись слезы. Я отошел к окну, в горле стоял ком, я несколько раз поглубже вздохнул. Обернувшись, взглянул на роспись издалека.
— Но однако ж, какая все-таки диковинная причуда… подобный заказ…
— Ему хотелось как-то увековечить память об одной девушке. Она погибла, как я понял, совсем молодой. Путешествуя, он увидел во Флоренции картину, и его вдруг осенило. Он католик, само собой. Приехал,
— А чем он занимается? Ты говоришь, построил бунгало сам?
— Ну да. Он строитель.
— И фамилия его Маккормак?
— Верно, — Тед не стал добиваться, откуда мне это известно. Может, решил, что имя выскочило мимоходом у него самого.
— Въезд его, конечно, ненадолго отсрочился, но старик будто не особо ворчит.
— Еще бы! Не к каждому новому домику такое приложение.
Как подъехала машина, мы не слышали, молча впитывали картину. Когда дверь раскрылась, по голым доскам гулко забухали тяжелые шаги. Тед оглянулся: Маккормак.
— Мистер Маккормак…
— Он самый. А я гляжу — машина. Подивился — кому тут быть.
— Мы с другом приехали. Не против? Захотелось, чтобы он взглянул на роспись. Он разбирается в живописи.
— Вот как? — Маккормак перевел взгляд на меня. Я немножко удивился, что отец Фрэнсис смотрит на меня, как на незнакомого. Но сколько уж лет миновало, да и встречались мы мало. И бородку я отрастил.
— И как вам показалась картина?
— По — моему, грандиозная.
— М — да. Про такую можно сказать — грандиозная. — Он повернулся и, расставив ноги, встав как влитой, погрузился в лицезрение своей собственности. — Мне и требовалось нечто необычайное, особое.
— Не сомневайтесь, мистер Кормак, вы это получили. Единственная незадача — как перевозить ее, вздумайся вам переезжать?
— А куда мне переезжать? — Маккормак сбил шляпу со лба на затылок, надел очки. — Дом я построил такой, как нам с женой мечталось. Тут и обоснуемся. Самое главное — въехать. Мазила этот вот покамест не пускает, — тяжеловесно пошутил он.
— Осталось покрыть лаком — и готово, — заверил Тед.
— Ладно, — проворчал Маккормак. — А помрем мы с женой, тогда уж будь что будет. До той поры все удовольствие мое. Рассказал ваш друг, что тут к чему? — повернулся он ко мне.
— Да. Я ведь был знаком с Фрэнсис. Вы, мистер Маккормак, не узнали меня. Я — Гордон Тейлор, брат Бонни.
Ну, дал маху. При чем тут Бонни? Маккормак знать не знает про Бонни и его причастности к Фрэнсис.
Маккормак пристально оглядел меня.
— Теперь признал. Рассмотрел за вашей бородой, его взгляд прилип намертво. В конце концов, не выдержав, я снова заговорил:
— Все случилось так давно.
— Для меня будто вчера, — отозвался Маккормак. — Только вчера дочка моя вышла и уж больше никогда не вернулась.
— Я встретил другую вашу дочь — Мэри, — после тяжкой короткой паузы сказал я. — Она поразительно похожа на Фрэнсис. Такой Фрэнсис стала бы сейчас.
— Да, люди говорят, — и снова Маккормак замолк, задумчиво вперившись в стенную роспись. — Наши дети, — неожиданно вымолвил он. — Мы все одно их теряем. Они вырастают, меняются, покидают нас. Мы становимся им не нужны.
Зато Фрэнсис ты можешь удержать, подумал я, ее ты можешь сберечь в памяти навсегда. Навсегда восемнадцатилетней, навсегда юной, ласковой, нежной, чистой девочкой. Которую предал неизвестный.