Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2
Шрифт:
Вбегает справно одетая молодуха, смело протискивается сразу вперед, с шиком ударяет о прилавок полтинником.
– - Два фунта баранок, какрамели тоже на гривенник! Да поскорее, Архип Фролыч... Некогда, гости там ждут!
– - Сей минут, Пелагея Потаповна,-- кидается, забывая о закладчиках, и улыбается медоточиво.
Мужики и бабы почтительно отступают, глядят на молодуху и ее полтину с несказанным уважением: есть же, дескать, такие богатеи, что обладают экими капиталами и гостей потчевать могут...
– - Гости, это хорошо... Проезжие, говорите? Паче того,-- юлой вьется
– - Это по-божески, да... Сказано потому в святом писании, что странного прими...-- тянет вовсе уже нараспев, подбирая сдачу.
– - Так как же, Архип Фролыч, скажешь?
– - выступает обдерганный мужичонка, комкая поярковую шапчонку.
– - Да ты все еще тут? Ох, господи, царь небесный! Сказал уж, хошь, бери пятишку... И то лишь из жалости к нужде твоей, для детенышей твоих, а то бы и даром не надо, потому много у меня скотины и без того, с руками, с ногами съели... Разорюсь я из-за своей добродетели к вам, право!
– - Архип Фролыч! Да ведь нетель-то какая, на племя бы только! Ну, хошь, вместо десяти целковых, по осени за пятнадцать обратно возьму? Вот тебе крест, не обману...
– - Это мне несподручно, чтобы перепродавать. Ежели с концом только, вот последнее слово две трешны...
– - Архип Фролыч, батюшка!-- впопыхах возвращается богатейка-молодуха:-- Ведь вместо пятака-то ты мне старинный двушник дал, гляди-ка... Заест меня мужик!
Уж нет медоточивых улыбок, вкрадчивых, ласковых речей: глядит спокойно, обиженно-строго и равнодушно.
– - Помилуйте-с! Как это можно? Мы не мошенники какие... Верно, дома перемешали... У нас тоже крест на шее!
– - Да окромя того полтинника, и нет ничего! Вы ссчитайте-ка.
– - Нечего считать. Проверять сдачу надо у выручки, а то вот экое и возводите на человека... Бога в вас нет! Идите себе со Христом... Покорыстуюсь я вашими тремя копейками!
Молодуха уходит ни с чем, перебирая на ладони медяки.
– - Батюшка, Архип Фролыч, да ты погляди! Это еще не стоит семи гривен, а? Ведь яичко к яичку, свеженькие!
– - Мне их не есть, хоть золотые будь. Вот сказал, сорок копеек, хошь,-- бери, не хошь,-- иди, милая, с богом...
– - Архип Фролыч! Да ведь в городу-то рупь семь гривен...
– - Ох, господи! Душу погубил я из-за суеты вашей.... Ну, вези в город, продавай, может, два целковых дадут! И дай бог на сиротство твое... Царица небесная! Ведь только для души, вашего нищенства ради, жалеючи и возжаюсь вот... Ну, возьми полтину, Христос с тобой уж, все равно, сирота ты ведь!
– - При перекладывании яиц он поучает, что корыстолюбие -- великий грех и что курочек кормить надо лучше, тогда они и яички станут нести крупнее.
– - Что уж, какой наш корм, известно...-- вздыхает старуха.
– - А вот ты и слукавила! Думала, считать не стану? Пятка недостает до полсотни-то... Может, невольно, а согрешила, да...
– - Да, Архип Фролыч! Три раза считала, нешто бесстыжая я какая? Еще одно яичко лишнее накинула пра всякий случай...
Глядит строго, но уветливо да скорбно столь на старуху.-- Ты что же, думаешь,-- обсчитал я тебя, а? Э-эх, люди! Им добро делаешь, а они... Не надо мне
– - Да не серчай ты, Архип Фролыч, может, неравно и просчиталась... Что уж велика наша грамота, вам виднее...
– - Ну, уж Христос тебя простит... и скину я с полтинника всего две копейки, бедность твою уважаючи... Богу на свечку, не себе, нет! Ты не жалей для бога-то, он тебе невидимо пошлет на сиротство-то твое.
С раннего утра до ночи этак. Что называется, дверь на пяте не стоит.
– - Ох, господи! Согрешенье одно... А как отвергнешь? Куда они без меня? Для души уж только, для души...-- Архип Фролыч долго крестится на церковь, заперев лавочку и пощупав еще раз замки.
Спустив цепную собаку, ощупает еще все засовы на дверях амбаров и клетей, обойдет весь двор и накажет работнику:
– - Ты не больно-то спи... поглядывай... На людей не больно ведь полагаться причитается, им добро творишь, а они ворогом глядят на тебя... Прости их, господи!
За самоваром долго считает выручку, щелкает на счетах, пишет намусленным карандашом в грязных книгах, а потом, надев очки на нос, читает на сон грядущий псалтырь, сокрушенно, со слезой в голосе:
– - Господи! Перед тобою все желания мои и воздыхания мои, от тебя не утаюсь...
А лик спаса смотрит с иконы по-новому, ночному, будто сурово. И божественные персты, кажется, не благословляют, а грозят...
ПРИМЕЧАНИЯ
Печатается по тексту журнала "Уральское хозяйство", 1912, No 5.
Стр. 273 для мамону все -- мамон (просторечие) -- утроба, желудок; грубые чувственные наслаждения.
Стр. 275 Лонись (диалектное) -- в прошлом году.
БЕЛОРЕЦКИЙ (Ларионов) Григорий Прокофьевич (19(31).01.1879, Белорецкий з-д, Уфим. губ.
– 06 (19).1913 г.Скопин, Рязан. губ.), писатель, фольклорист. Род. в семье приказчика. Окончил с золотой медалью Уфим. гимназию (1896) и Военно-мед. акад. в Петерб. (1901). Служил военным врачом. Первая значительная публ.
– статья "Заводская частушка" (газ. "Ур. жизнь", 1901). Всего Б. записал более 500 заводских и бытовых частушек. В рассказах и очерках из нар. быта У. ("Страдалец", "Юбилеи", "Поздней осенью" и др.)вывел галерею героев, разочаровавшихся в жизни. Пов. "На войне" (1905) и ряд примыкающих к ней рассказов обобщили впечатления русско-японской войны и вызвали цензурные преследования. Последние годы жизни служил военным врачом в разл. гарнизонах.
В СУМАСШЕДШЕМ ДОМЕ
"Привел меня Бог видеть злое дело..."
I
Это был очень хороший вечер -- теплый, тихий, задумчивый и грустный. Широкая равнина, окутанная вечерней мглой, засыпала тихо и мирно; за день ее утомили горячие ласки солнца, и теперь она, удовлетворенная и усталая, была охвачена только одним желанием -- успокоиться, отдохнуть, уснуть... А на небе зажигались одна за другой кроткие и грустные звезды, задумчиво и любовно глядевшие на землю...