Рассказы и стихи
Шрифт:
У порога комнаты мальчик остановился, посмотрел на косяк и попросил:
– Измерь меня, мам.
На деревянном косяке виднелись отметки, сделанные карандашом.
– Ты же на прошлой неделе мерился!
– Ну и что. Может, я уже вырос?
С кухни подошла бабушка, и они вдвоём с мамой принялись измерять Колю.
– Сто тридцать сантиметров! – радостно сообщил он деду через две минуты.
– Молодец! – похвалил дед. – Значит, у нас с тобой общий рост – три метра, во мне ведь – метр семьдесят.
– А средний… – мальчик снова задумался.
– Средний – полтора, – опять подсказал дед.
–
– А теперь спать, – напомнила мама всем то, за чем пришла.
– Только пусть деда ко мне придёт, – попросил Коля младший.
– Придёт, придёт, – успокоила бабушка внука, и они втроём ушли.
Через десять минут Николай Александрович вошёл в спальню к правнуку – пожелать спокойной ночи и «поболтать на ночь» – как они оба называли разговоры перед сном. Однако на этот раз мальчик не лежал, как обычно, в кровати, а сидел, облокотившись на подушку, и что-то считал на калькуляторе.
– Деда, смотри: если двадцать семь миллионов умножить на полтора метра, то получится сорок с половиной миллионов метров, или сорок с половиной тысяч километров. Это даже больше экватора!.. – восхитился он.
– Чего умножить? – не понял прадед.
– Ну, бабушка говорила, что средний рост людей – полтора метра, а ты говорил, что в войну у нас погибло двадцать семь миллионов человек. Если положить всех убитых на землю в цепочку, то получится длина экватора.
До Николая Александровича наконец дошло то, что хотел втолковать ему правнук. Он взял из его рук электронную счётную машинку и посмотрел на табло. Там застыли цифры – 40500000.
– Это метры, деда! – не унимался мальчик. – Если перевести их в километры, то надо три нуля откинуть…
– Откинуть… – тихо прошептал прадед.
А Коля продолжал что-то говорить. Но старик его не слышал. Повторяя себе под нос цифры и впервые не пожелав правнуку доброй ночи, он вышел из комнаты.
В эту ночь настольная лампа так и не погасла. Сын с женой думали, что отец просто заработался, принял близко к сердцу вечерний разговор за ужином и старается побыстрее закончить писать свои воспоминания.
Мёртвого Николая Александровича первой обнаружила невестка, она раньше всех поднималась и начинала хлопотать по хозяйству. Без крика и без лишней суеты были разбужены все, кроме Коли-младшего. Вызвали скорую, чтобы зафиксировать смерть. Два медика, не очень-то торопившиеся и приехавшие только через полтора часа, сразу констатировали инфаркт. Сердце. «Это и не удивительно, – сказали они, – старость».
Когда Коля-младший проснулся, то деды дома уже не было. Ему всё объяснили. У мальчика заслезились глаза, но он не заплакал. Он сидел за письменным столом и смотрел на последнюю страницу дедовой тетради. Там дедовой рукой много раз было повторено одно и то же арифметическое действие.
Дед до последней минуты проверял в столбик умножение, сделанное правнуком на электронной машинке…
Он
Они гуляли в Коломенском – он и она. Шли по вымощенной красно-бурым кирпичом дорожке вдоль высокого берега реки. Был конец ноября – сыро, безлюдно, тихо. Только от воды дул пронизывающий ветер, и они ёжились от холода. Первый снег, выпавший в этом году позднее обычного, растаял, оставив на ярко-зелёной траве свои грязно-белые островки. Противоположный низкий берег реки выглядел заброшенным пустырём, раскрашенным большими жёлтыми пятнами.
– …А мы в детстве плавали на тот берег за капустой, – сказал он. – Там тогда огороды были. Сорвёшь по-быстрому кочан, и бегом к воде, пока сторож не засвистел. Потом толкаешь его из последних сил перед собой и проклинаешь: зачем он тебе был нужен?! Но на этом берегу всё забывалось, таким кочан оказывался вкусным!..
– А я плавать так и не научилась, – как бы извинилась она и улыбнулась. – По-собачьи могу немножко…
– Я тебя научу. Вот поедем следующим летом в дельту Волги, в плавни. Знаешь, какая там рыбалка!.. А острова!.. Песок – белый-белый. Загорать будем, купаться… плавать научишься.
– Я воды боюсь, – серьёзно призналась она.
– Со мной тебе будет не страшно. – И он взял её под руку.
Она прижалась к нему плечом, и они молча продолжили прогулку, глядя с высокого берега вдаль, на невесёлый, почти зимний пейзаж.
– Поздняя осень, точнее не скажешь, – произнёс он. – Никогда раньше не замечал поздней осени, всегда была ранняя осень или просто осень, и как-то сразу, вдруг, наступала зима. А в этом году не так. Какая-то правильность природы, а может, её подарок… – Он поднял взгляд выше и посмотрел в то серое пространство между землёй и небом, которое не было ни тем ни другим и заполняло собой почти всё вокруг. Она проследила глазами за его взглядом, посмотрела в сторону и удивилась, совсем как ребёнок:
– Пушки!.. – И сосчитала: – Раз, два, три, четыре…
– Четыре, – пересчитал и повторил он. – Кажется, раньше их было пять… или я ошибаюсь.
Он замедлил и без того медленное их движение и о чём-то задумался. Потом посмотрел на огромную церковь Вознесения и спросил:
– Знаешь, какого цвета она раньше была?
– Какого? – поинтересовалась она.
– Красного, как кирпич, – она же кирпичная. А после того, как её покрасили белой краской, она изменилась, стала не такой… Скажи, на что она похожа?
– Не знаю, – поёжилась она то ли от холодного ветра, то ли от незнания.
– На бутылку шампанского… или вермута – был раньше такой напиток. У меня даже стихотворение есть про эту церковь, но очень старое, юношеское…
– Прочти, – попросила она.
Он остановился, загородил её спиной от ветра, поправил на плече ремень своей сумки и продекламировал с выражением:
Забыт обряд моления,Религия отвергнута,А церковь ВознесенияСтоит бутылкой вермута.Переслащённой брагушкеНе помогает глянец,Её лакают бабушки —Горьчайшие из пьяниц…