Рассказы и завязи
Шрифт:
— А всё оттого, государь-батюшка, что правят Россией не наши, не православные.
— Не наши? А чьи же?
— Не знаю, государь, — почти шепотом сказала старуха и наклонилась к Романкову. — Вроде и Кремль-то московский бесы захватили. Говорят, что какая-то мафия правит на всех этажах и, будто бы, от самой Москвы и до самых до окраин. Куда ни глянешь — везде одни нехристи, батюшка. Все говорят и говорят. Уже много лет наговориться не могут. Как глухари на току. Все знают, что надо делать, а дела нет. И вот все эти говоруны да нехристи хотят и дальше править Россией и народом русским.
— Да я, матушка, и сам всё вижу. Россия сопротивляется нашествию бесовскому, но из последних сил. Вижу и как растаскивают Россию.
— Вот-вот… А теперь спят и видят, как бы всю землю распродать, твари продажные, прости, Господи… Хорошо, что ты пришёл, государь-батюшка. Когда власть-то в свои державные руки возьмешь? — неожиданно спросила старушка.
— Не знаю, матушка. Пока не зовут, да и время, видно, ещё не пришло.
— Нет, батюшка, в самый раз. Пора, государь, пора. Устали мы от бестолковщиков, а с тобой будет лад и согласие… Наш сельский батюшка отец Василий недавно сказывал нам на проповеди, что только Богом и царем православным стояла и стоять будет русская земля наша. А внук мой Сережка в старой книге вычитал, что земля у нас богатая, да порядка в ней нет. Будто про сегодня писано… А ещё сказал что, дескать, не знаю, куда наша тройка русская и несется, куда скачет — неведомо… Вот и приходи, государь-батюшка, садись на престол свой, бери в руки вожжи и правь с Богом, со Христом, да порядок-то и наведи. Боле некому, кроме тебя…
— Так-то оно так, Анна Васильевна, — начал было Романков, но тут к ним подошёл Смирнов-Бенкендорф.
— Пора, Ваше величество, — обратился он к Романкову.
— Да, да, Павел Константинович, — привычно по роли ответил ему Романков. — Сейчас иду.
Он поднялся со скамьи и протянул руку старушке, которая тоже встала, опираясь на гладкий и тонкий батожок.
— Ну, спасибо тебе, матушка Анна Васильевна, за беседу. Очень был рад познакомиться.
Анна Васильевна поклонилась в пояс.
— А уж я-то как рада, государь ты наш батюшка, так и не высказать. Дай Бог тебе здоровья. Больно дел у тебя много.
— Ничего, матушка, справимся с Божьей помощью.
— Храни тебя Господь, государь. А я, если доживу, так весной опять в деревню поеду и там всем нашим скажу, что тебя видела и что ты жив и здоров.
— Передай, что я тоже думаю, как и они. И что мне тоже больно за Россию нашу.
Старушка опять поклонилась, а потом повернулась и быстро засеменила через дорогу к веревочному заграждению, за которым стояла толпа любопытствующего народа. Лицо её светилось почти детской радостью и счастьем. Так бывает, когда ребенку скажет доброе слово родной отец.
Николай Александрович долго смотрел вслед Анне Васильевне Шачиной, и ему казалось, что вот сейчас, в эти самые мгновения, что-то уходит из его жизни и больше уже никогда не вернется.
Огненная леди
Хозяин новой, рубленой из гладких сосновых бревен, бани был очень доволен: бригада нанятых им плотников-шабашников подвела сегодня стены под стропила.
Могли бы и раньше это сделать, да приехал хозяин недавно принимать работу, и с бригадиром
Хозяин долго и молча оглядывал открывшийся перед ним вид и вдруг дернул бригадира за рукав его рабочей куртки.
— Послушай, Станислав Николаевич, — произнес он, показывая рукой на соседскую баню и будто делая какое-то открытие. — А ведь у соседа моего банька-то повыше будет. Или мне так показалось?
Станислав тоже глянул на покрытую уже листовым железом соседскую баню.
— Да, — ответил он чуть погодя. — На два венца.
— Ну, я и говорю… Так ты мою-то еще на три рядка подними, — хлопнул по плечу бригадира хозяин. — Можно?
— Можно-то можно. Только это уже дороже будет, Игорь Олегович.
— Об этом не беспокойся. Не обижу. Отдельно каждого премирую.
Сказал и сделал. Прикатив сегодня на своей иномарке с темными стеклами, Игорь Олегович даже и на баню подниматься не стал, а, поговорив с бригадиром и выдав ему на каждого по конверту с деньгами, отбыл в город.
— Ну что, орлы! — сказал бригадир стоявшей перед ним троице плотников, раздав деньги. — Отдыхаем до понедельника.
— Давно пора, — обрадовался ровесник бригадира Толя Забродин.
— Я уже забыл, как это и делается, — согласно вторил ему Виктор Басов.
— С чего начнем? — с готовностью глянул на бригадира самый молодой из плотников Генка Щукин. — В смысле отдыха. И когда?
— А прямо сейчас и начнем. Так что кладите деньги на книжку, на мою записную, по соточке для начала, — сказал Станислав и бросил на самодельный обеденный стол свой блокнот в синих корочках. — Потом ты, Гена, идешь в поселковую лавку… Вместе с Витей. А мы с Тохой будем вас тут ждать. Ведь сегодня еще и не обедали.
— Да и последний венец обмыть надо. По закону, по обычаю, — поддержал бригадира Тоха.
— Мы разве против, — сказал Виктор, собирая деньги. — Законы соблюдать надо, я человек законопослушный.
…Ходили гонцы недолго, благо магазин был рядом. И бригадир их похвалил, но Генка, однако, был недоволен.
— Могли бы и быстрее, — сказал он, доставая из сумки бутылку «Забористой» и пакеты с закуской.
— А что случилось?
— Да в очереди впереди нас баба стояла. Долго выбирала того да этого. Потом долго искала в сумке кошелек, а потом стала еще и в нем копаться. Так и хотелось её из магазина выкинуть.
— Бесполезно… Тогда надо каждую вторую выбрасывать. Да и чего с бабами спорить — пусть живут, как хотят, — философски заметил бригадир.
— Это точно, — подтвердил Тоха, расстилая на столешнице старые газетные листы. — Мы лучше за их здоровье сейчас выпьем.
Когда скорая трапеза была готова, бригадир первым поднял свой пластмассовый стаканчик.
— Ну, братцы, за окончание очередного сруба и укладку последнего венца.
— Да чтобы стоял долго, — добавил Толик.
Все согласно кивнули и выпили. Потом пили за будущие стропила, за бригадира и новую работу, которую скоро ему предстоит для них искать.