Рассказы из сборника "Странная конфетка"
Шрифт:
Казалось, будто ее нарядили для Хэллоуина, будто одевалась она не сама. Она играла в одиночестве с кукольным домиком по ту сторону одностороннего зеркала. Ясмин показалось это забавным. Она еще не забыла, как сама была по ту сторону стекла. Она всегда знала, кто именно за ней наблюдает, и что они чувствуют. Всегда.
Лизабет оглянулась и посмотрела прямо в зеркало и улыбнулась. Ясмин улыбнулась и кивнула ей в ответ.
– Она нас видит? – спросил доктор Бромлей.
– Нет.
– Вы ведь поздоровались друг с другом, я видел
– Мы?
– Не прикидывайтесь, что не понимаете, Ясмин.
Она обернулась, чтобы назидательно посмотреть на доктора Бромлей, ее защитника и мучителя с самого детства. Он был пяти футов и восьми дюймов росту, но из-за веса казался меньше. Его вьющиеся каштановые волосы уходили назад от блестящей лысины. Его руки, которые когда-то казались сильными, теперь напоминали сырую колбасу. Его лицо покрывали красные пятна. Действительно ли он настолько болен? Она посмотрела в его маленькие глаза и подумала, что, возможно, так оно и есть.
Бет, вероятно, рассказала Бромлей, что он умрет. У нее была сила предвидеть смерть. Бет была мертва, вот уже двадцать лет. Высокая, смешливая, сероглазая Бет. Она была в состоянии заставить людей мечтать о смерти, внушить им опустошающую болезнь. Она не хотела убивать людей, просто не знала, как остановиться. Никто не знал. Потому они ее ликвидировали.
– Ясмин… Ясмин.
– Простите, доктор Бромлей, я задумалась.
– Вы в порядке?
– Я собиралась спросить вас о том же.
– Почему? – Спросил он.
– Вы неважно выглядите.
Он заволновался, посмотрев куда-то вдаль, и знал, что она не сможет прочитать этот взгляд. Он рассмеялся, резко и громко.
– Нет, я не в порядке. Но это, черт вас возьми, совершенно не ваше дело, доктор Купер. Давайте вернемся к Лизабет. Вы должны спасти ее, а не меня.
– Я могла бы спасти и вас?
– Нет.
– Мне очень жаль, доктор Бромлей. – И Ясмин поняла, что она действительно жалеет о нем. Она не хотела сочувствовать ему, чувствовать вообще что-либо, например, ненависть и презрение, и страх. Не горевать, только не по Бромлей.
– Скажите, что вы думаете о Лизабет Персон.
– Я ничего пока не думаю. Я хочу поговорить с ней наедине. – Ясмин улыбнулась. – Настолько наедине, насколько мне позволят.
– Мы вынуждены присматривать за детьми. Это часть проекта.
– Я помню, доктор Бромлей.
Лизабет двигала крошечные стулья с золотыми ободками вокруг миниатюрного обеденного стола, когда вошла Ясмин. Ребенок ее проигнорировал и продолжил переставлять мебель. Она казалась полностью поглощенной задачей, но Ясмин чувствовала интерес девочки, ее силу, скользившую холодным ветерком по коже.
– Меня зовут Ясмин.
Лизабет рассматривала композицию, одной маленькой ручкой поправляя икебану.
– Никогда раньше не встречала никого с именем Ясмин.
– А я никогда не встречала никого с именем Лизабет.
Ребенок усмехнулся, великолепные губы, сияющие глаза.
–
Ясмин изучала эти янтарно-карие глаза, сияющие юмором, и ощущала угрозу. Слова были безобидными, в отличие от силы, исходившей от девочки.
Сила поднималась по коже Ясмин, заставляя подняться волосы по всему телу, будто множество ползающих насекомых или слабый электрический разряд. Вы могли бы вдохнуть силу Лизабет, напряжение от нее.
Малышка улыбнулась, даже на мгновение показались ее белые зубки, но ее глаза больше не искрились. Игры кончились, Лизабет не собиралась разыгрывать «нормальную», потому даже и не пыталась. Ясмин смотрела в эти глаза и не видела ничего. В ее голове была ревущая тишина.
Ясмин никогда не встречала социопата в таком нежном возрасте. Она не знала, что они могут рождаться сломленными, но ощущая это, чувствуя ту пустоту, простирающуюся в голове этой прелестной маленькой девочки, эту пустоту… пугающую больше, что что-либо и когда-либо.
Ребенок рассмеялся, мило и радостно.
– Вы меня боитесь, точно так же, как и другие.
Страх был равносилен контролю. Это значило, что Ясмин можно управлять, но Лизабет ослабила оборону и позволила Ясмин заглянуть вглубь себя и увидеть то, что там было. Или не было.
Сила Ясмин прошла сквозь девочку, через ее разум, и не нашла ничего, вообще ничего. Она была эмпатом, но ни один эмпат не мог быть еще и социопатом и причинять боль людям, потому что они чувствовали эту боль, как свою собственную. Если они не ощущали чью-то боль, они могли чувствовать и свою собственную.
Лизабет была слепой к положительным эмоциям, она могла понять только отрицательные. Когда она была увлечена, она могла чувствовать что-то одно: радость, счастье, любовь. Все остальные чувства ее были ненавистью, страхом или просто ничем. Это была разновидность эмпатии из ада. И малышка никогда не стала бы чем-то иным.
В вьющихся темно-рыжих волосах были небольшие розовые заколки, повторяющие бледный рисунок платья. Отлично подобранно. Великолепно. Если бы она не была экстрасенсом, то Лизабет Персон была бы прекрасной дочерью, талантливой ученицей, великолепным работником или женой, или матерью, до того дня, когда бы сломалась. До дня, когда монстр вырвался бы на свободу.
Но монстр был слишком близко к поверхности сознания Лизабет, почти не было ничего, кроме него.
Малышка вернулась к своему кукольному домику, игнорируя Ясмин. Она больше не считала ее угрозой.
Доктор Купер повернулась на каблуках и вышла, стук ее высоких каблуков был громким и постоянно повторялся. Она прислонилась к двери, стараясь выровнять дыхание. Она дрожала неудержимо, страх пропитал ее до костей, как холод. Ясмин попыталась привести себя в порядок, зная, что Лизабет чувствует ее смятение. Зная, что закрытая дверь не может быть для нее преградой.