Рассказы из убежища
Шрифт:
Он смотрел на меня чуть-чуть смущенно и, очевидно, боялся, что я его не пойму, но я была вне себя от счастья, потому что он ждал ответа и я наконец-то могла поделиться своими мыслями с тем, кто их понимает. Я ответила:
— Знаешь, что я всегда думаю? Глупо ссориться с людьми, которые тебе безразличны, — с людьми, которые тебе небезразличны, все по-другому. Их любишь, и, если они начинают ссориться или дают повод для ссоры, это скорее причиняет боль, чем злит.
— Ты тоже так думаешь? Но ведь ты сама не так уж и часто ссоришься?
— Нет, но достаточно, чтобы понимать,
— В каком смысле?
Теперь Жак пристально смотрел на меня, но я решила все-таки продолжать, — может, я смогу ему этим помочь.
— В том смысле, что большинство людей — не важно, есть ли у них семья или нет, — внутренне одиноки. У них нет никого, с кем они могли бы поговорить о своих чувствах и мыслях, а как раз этого мне больше всего не хватает.
Жак лишь сказал в ответ:
— Мне тоже.
Мы опять уставились в небо, а потом он продолжил:
— Людям, у которых нет никого, с кем они, как ты говоришь, могли бы отвести душу, многого, очень многого не хватает. Я это понимаю, и именно это так часто меня угнетает.
— Ну, я так не думаю. Не в том смысле, что тебя никогда ничего не должно угнетать, — тут уж, как говорится, ничего не поделаешь, — но настраиваться заранее, что тебе будет грустно, вовсе не стоит! Ведь то, чего ты ищешь, когда тебе грустно, — это же именно Счастья! Пусть тебе еще многого не хватает, потому что у тебя никого нет, с кем можно поговорить, но ведь Счастье, которое в тебе самом — если ты хоть раз в жизни нашел его, — никогда не исчезнет. Я говорю не о земных вещах, а только лишь о духовных. Я уверена: если ты хоть раз нашел Счастье в себе самом, то оно долго может оставаться скрытым, но исчезнуть оно не может!
— Но как же ты нашла свое счастье?
Я встала.
— Пошли со мной! — сказала я и повела его на чердак, где был один уголок с окошечком. Наш дом был очень высокий, и, когда мы оба поднялись на чердак и приникли к окну, нам открылся большой кусок неба. — Вот смотри, — сказала я. — Если ищешь Счастье в себе самом, нужно выйти на улицу в такой день, когда солнце и голубое небо. Даже если стоять перед таким окном, смотреть поверх всего города и видеть безоблачное небо, как сейчас, то в один прекрасный день обязательно найдешь свое Счастье.
Я тебе расскажу, как это случилось со мной. Меня отдали в интернат, где мне всегда было противно, и чем старше я становилась, тем противнее. И вот как-то в свободный день я пошла совсем одна в поле. Я сидела себе и о чем-то мечтала; потом подняла глаза и увидела, что погода стоит необыкновенная, а я этого и не замечала, потому что слишком уж была занята собственными горестями.
И когда я посмотрела вокруг и поняла, что все так прекрасно, во мне вдруг смолк голос, говоривший о неприятностях. Все мои мысли и чувства были о том, как прекрасно все вокруг, и о том, что в этой красоте и заключена правда.
Так я сидела с полчаса, и когда наконец встала, чтобы вернуться в эту ненавистную школу, то совсем не чувствовала себя угнетенной, — наоборот, мне все казалось прекрасным и добрым, каким
Потом я поняла, что тогда впервые нашла Счастье в себе самой, потому что — в зависимости от обстоятельств — Счастье может находиться повсюду.
— И ты изменилась? — спросил он тихо.
— Настолько, что была этим вполне довольна. Конечно, бывает, я и поворчу, но такой тоски, которая тебя поедом ест, уже никогда больше не было — ведь я теперь понимала, что тоска приходила от жалости к себе самой, а Счастье наступает от радости.
Я говорила, а он смотрел в окно и, по-видимому, был погружен в свои мысли, потому что ничего не ответил. Потом он вдруг обернулся и взглянул на меня:
— Я еще не нашел своего Счастья, но зато нашел что-то другое: того, кто меня понимает!
Я прекрасно поняла, что он имел в виду, и с тех пор уже не была одинокой.
Страх
Ужасное время я переживала тогда. Вокруг бушевала война, и никто не знал, не приблизился ли последний час его жизни.
Мои родители, братья и сестры вместе со мной жили в городе, но мы все время ждали, что нас эвакуируют или что нам придется бежать. Днем не утихала стрельба и пушечная канонада, ночью мелькали какие-то таинственные вспышки и, словно из глубины, слышались глухие раскаты.
Не могу описать всего, я уже не помню с точностью жуткую сумятицу этих дней, знаю только, что целый день я только и делала, что дрожала от страха. Мои родители всячески старались меня успокоить, но ничего не помогало: страх был и внутри, и снаружи, я ничего не ела, плохо спала и все время дрожала.
Так продолжалось целую неделю, пока не настала та ночь, которую я помню так, словно это случилось вчера.
В половине девятого, как раз когда стрельба немного утихла и я, не раздеваясь, прилегла на диван, чтобы хоть немного вздремнуть, нас вдруг до смерти перепугали два сильных удара. Словно от укола иголкой, мы все вскочили и бросились к двери.
Даже мать, всегда такая спокойная, побледнела. Удары повторялись почти с одинаковыми промежутками, и вдруг — грохот, дребезжание, крики, и я стремглав бросилась прочь. С рюкзаком на спине, полностью одетая, я бежала по улице — прочь, прочь отсюда, прочь от этой ужасной, горящей массы.
Куда ни глянь, со всех сторон бежали с криками люди, горящие дома ярко освещали улицу, и все вокруг выглядело пугающе раскаленным и красным.
Я не думала ни о родителях, ни о братьях и сестрах, а только о себе, о том, что нужно бежать прочь, прочь отсюда. Я не чувствовала усталости. Охваченная страхом, я не заметила, как потеряла рюкзак, и продолжала бежать.
Невозможно сказать, сколько времени я бежала, видя перед глазами одну и ту же картину: полыхающие дома, искаженные от ужаса лица — и страх, страх повсюду. Но вдруг мне показалось, что вокруг поутихло; я огляделась, словно очнувшись от сна, и никого и ничего не увидела. Ни пожаров, ни бомб, ни людей.