Рассказы о Розе. Side A

Каллен Никки

– Ой, а ты не знал – он был женат и имел кучу детей. Последнее открытие Дэна Брауна. И не забудь еще ораву братьев и сестер.

– Тео…

Однажды Тео не выдержал и нарисовал несколько скетчей про Дэна Брауна – такого условного – школьного учителя литературы, который верит в то, что Иисус был совсем другим, и разыскивает доказательства, и каждый раз попадает впросак, и каждый раз у него новая идея – как ему кажется: «Иисус был женщиной! Иисус был опоссумом!». И все это время Иисус учится у него в классе – кареглазый еврейский мальчик-озорник из бедной семьи, когда учитель вызывает его мать за очередную проделку сына, учитель думает – какая красивая женщина, и забывает про Иисуса, мир снисходит на его душу, а потом всё начинается заново – он просыпается с криком «Эврика!» – такой «Капитан Подштанник» для взрослых…

– Сегодня мы слышали о чуде, которое совершил Господь… и всегда мы говорим – ну, ты же делал чудеса? а для меня тебе жалко чуда? чудо – это то, что невозможно – то, что мы не можем сделать сами – мы не можем кого-то вытащить из-под обломков, не можем кому-то дать новые легкие, не можем найти эти ужасные ключи третий день – и нам нужна помощь Бога. И если Бог не поможет, он будет нами проклят, позабыт, позаброшен – потому что он нужен нам как Дамблдор – как великий мудрец-волшебник… старик с белой бородой, который все может, а если не может, то

хотя бы объяснит великий экзистенциальный смысл происходящего. Конечно, мы можем впасть в другую крайность и решить, что мы не достойны чудес – мы погрязли в грехе – а что поделаешь, как тут обрести и сохранить Бога – телевизор, компьютер, телефон, машина, магазин, дела по дому, работа, – где тут Бог, во всей этой суете – Бог это свет, а нести свет, хранить свет – это как найти время книгу почитать – большая роскошь – так проводить время – в молитве, утешении, чтении; «вы знаете, мне вот некогда в Бога верить». Мы ничего не должны Богу, и Бог ничего не должен нам – вот наш рабочий контракт. Трудно верить в Бога, когда погибают дети – почему Он ничего не делает, говорят мне люди – как Он может такое допускать – когда я уточняю, о чем они конкретно, выясняется, что «это» – впечатляющие кадры по телевизору – о войне, о голоде, о детских смертях, о наводнениях, пожарах, каких-то катастрофах, настолько безжалостных, что наш привыкший мыслить мифический мозг только руку Бога здесь и видит – но нас с детства учили, что наш Бог хороший, древнему фатализму мы не обучены – тому, что боги безжалостны. Что сказать матери, потерявшей ребенка? Как Бог такое допускает? Изнасилования, растления, побои, убийства? Куда смотрит Бог? Я хотел бы задать ему пару конкретных таких вопросов, поговорить с ним, с этим стариком – говорят рок-звезды на вопрос «Эсквайра» о Боге, – отец Декамп наклонился вперед с кафедры, сделав паузу, чтобы люди вспомнили все свои гневные кухонные реплики против Бога – люди на скамейках, в проходах, у стен молчали – Собор был переполнен. Распятие мерцало у отца Декампа над головой, пуская отблески, солнечные зайчики по стенам старого Собора – Дэмьен опять подумал о море, вторгшемся в Собор – святой Каролюс бежит по воде – когда вот так много солнца – искорками, звездами – распятие слегка покачивалось, будто от дыхания множества людей – как же хорошо Декамп говорил – высоким ясным звонким по-детски голосом, дрожащим от волнения, гнева, и такой живой казалась речь, такой настоящей, не надменной, не заученной, – и при этом он рассчитывал паузы, подъем голоса, вдохи-выдохи – театральное образование семейное. – Что вы можете сделать для укрепления мира во всем мире? Идите домой и любите свою семью. Это сказала мать Тереза. И то же я скажу матери, потерявшей ребенка, как уже говорил – не абстрактной, а настоящей – у вас еще есть дети? Так любите их, смотрите на них, как на чудо – которое дал Вам Господь как чудо, а не как само собой разумеющееся – и берегите их, говорите, что любите, и что рады быть с ними знакомы – потому что Бог может забрать то, что ты не ценишь, может забрать, потому что считает, что этому ребенку будет лучше с Ним – потому что ты плохая мать, трусливая, ленивая, злая, неряшливая, жадная – а каждый ребенок для него – сокровище – потому что каждый день испытание – каждый день мы играем – черными или белыми. А что делаем мы? Мы считаем, что Бог забирает – а что Он дает, не видим. Разве Бог дает оружие детям и взрослым? Разве Он нажимает на спуск? Где взрослые, детям которых дали оружие? Где взрослые, которые знают, что где-то люди умирают от голода – и не готовы изменить ситуацию – ну, ведь это всё экономический романтизм – честное производство в тех краях – но денег мы туда можем привезти, и волонтеров отправить – мы же много всего делаем, а вот ты, Господь, ничего – как всегда… А разве это – не Бог – возможность помочь? Дети погибли под завалом – а где был взрослый-инструктор, кто не проверил погоду? Бог смотрит на нас, и Дьявол смотрит на нас – и каждый раз мы выбираем, как себя вести, о чем кричать, кого обвинять. Голос Бога такой тихий – он самый тихий в этом мире – его почти не слышно, когда нужно выбрать; Бог никогда не орет на нас. После Второй Мировой можно вообще не верить в Бога – и это нормально – считать, что рассчитывать можно только на себя – на моральный закон внутри себя и звездное небо над головой в утешение – могу я это сделать или нет? Бог – это моральный закон внутри нас – не более – и чем глубже мы это осознаем, и не будем верить в чудеса – тем лучше будет наша жизнь – чудеса – как подарки для детей в Рождество – наших рук дело – во имя Его. Совершите чудо для Бога – сделайте ему подарок – будьте хорошим человеком, честным, правдивым – будьте добры, работайте как нужно, не в полсилы, не рискуйте ничьей жизнью, репутацией, не обижайте младших и животных, говорите близким, что любите их – а вдруг завтра они уйдут от вас – совершайте каждый день чудеса во имя Его; и однажды мы проснемся в мире, достойном Его; Он тоже заслужил чудес, подарков, нашей любви – он отдал за вас жизнь, куда уж больше – за кого вы бы отдали свою жизнь – вот подумайте – он так же отдал за вас, вы ему также дороги, как ваш ребенок, ваш любимый человек, до самого донышка сердца, до последней капли крови – а вы требуете от него ключей…

Такая наивная была эта проповедь – Дэмьен ожидал культурологических смысловых языковых игр, но такая вот была проповедь, как простое ситцевое платье в цветочек с кружевом по подолу и воротнику – вечная классика – она разочаровала Дэмьена, который не искал веры и оправдания Богу, но очень тронула детей, сидящих рядом – и кто-то вздохнул сзади, всхлипнул, – и Тео. Он смотрел в потолок, моргая – чтобы слезы назад закатились; он так во время кино делал душещипательного; когда рядом было много незнакомых людей; на очередной гимн он пришел в себя и тихо спросил:

– Это что, Westlife «I’ll see you again»?

– Не знаю так творчество Westlife, как ты…

– Знаешь.

– Да, это Westlife.

– А до этого были Take That.

– Вроде того.

– Ну, хоть не «Uptown Girl». Что здесь творится?

– Это отец Декамп так веселится, сам пишет партитуры для воскресных месс. Вчера он заявил, что песни бойз-бэндов, если слово «baby» заменить на слово «God», – идеальные гимны для воскресной мессы.

– С ума сойти… А что еще?

– А еще мы иногда сидим в Соборе, вот на этой скамейке и курим, и смотрим на распятие. Отец Декамп не любит распятия и мечтает, как расколотит это здешней битой…

– Курите?

– Да. Маттиас говорит, что Собору уже вообще ничего не страшно – в нем и убивали, и насиловали, и гадили, так что уж курить в нем точно можно по ночам.

– А на крыше сидите?

– И на крыше сидим…

– Дэмьен… ты же не вернешься… тут так интересно…

– Сейчас да, а потом я буду писать книгу. И мне будет всё равно – ты же знаешь. Я буду просто сидеть, пить чай литрами и писать и ничего не буду разрешать себе.

– Знаю, – когда Дэмьен писал последнюю книгу – про святых, он месяц не выходил из комнаты – жить

студентам в общежитии можно было круглый год до окончания учебы – и, чтобы не мешать учебе, Дэмьен писал летом – он натыкался на предметы, когда ходил по комнате в пижаме, потому что тело атрофировалось за компьютером, кроме работы он только ел и спал. Однажды ему пришлось выбраться в Нотернборо за чем-то, по какому-то делу, и он повторял всё время: «Я с ума сошел, Тео, я вообще ни о чем, кроме книги, думать не могу, она поглотила мой разум – мне нужно побыстрее ее дописать; а то я уже не человек; пусть еще какая-нибудь сволочь скажет, что умственный труд – это фигня; физический намного проще – сделал и пошел – пусть устал – а умственный никогда не заканчивается – я всё время вижу строки, которые просто совершенство, и не успеваю их записать» – Тео не знал никого, кто был бы способен из его сверстников на такую титаническую работу – свести это всё в своем мозгу и вытащить наружу – и никаких «ну, потом как-нибудь напишу, а сейчас…».

– Маттиас – это тот рыжий парень в белом? Подружились?

– Вроде да. Он всё время занят – занимается благотворительностью, такой фантастической, как Дилан экзорцизмом – где был, что делал – не дай Бог узнать, спать не будешь.

На причастии – Тео как-то придумал шутку про облатки, и все ее в Братстве нежно любили – «чипсы made in Heaven» – опять играли Take That – «The Flood»; а в конце мессы, на выход – Backstreet Boys «Incomplete»; когда сакристия опустела от просителей, воскресная школа ушла на занятия, Дэмьен познакомил Тео с отцом Декампом, отцом Амеди и Маттиасом. Отец Декамп протянул руку с кольцами – «супер, ты сегодня с нами, с ночевкой? ну, хоть на последнем поезде? Клавелл нам закатит ужин, он обожает гостей», Тео пожал, а потом протянул бумажный пакет.

– Это Вам, отец Дэмьен.

Отец Декамп легко раскрыл пакет – Тео в своих лучших традициях упаковал его «удобно», суровая нитка, дизайнерский бант, вздохнул.

– Что там, что там? – отец Декамп снял бумагу – это была роза в глиняном горшке – ярко-розовая, с красной серединкой, не красной, а цвета фуксии – такая женственная и пугающая роза – капелька крови, нарочито театральной – среди белого – пахла она очень нежно, свежо, как после дождя – брусникой, а не розой будто бы.

– Вы же брат Розы, а у Вас нет моей розы… Теперь есть. Это новый сорт, я его еще никак не назвал – он от «Каролюса» и простой розовой розы.

Все молчали. Отец Амеди и Маттиас улыбались, а Дэмьен переживал, что отцу Декампу не понравится – у него было испуганное лицо – еще одна привязанность, ответственность, а его силы тают с каждым днем, как у Фродо, несущего кольцо в Мордор.

– Спасибо, Тео… Я… – Дэмьен понял, что отец Дэмьен хотел сказать – «я не умею за ней ухаживать» – но Бог послал розе Большого принца – Клавелла. – Она волшебная просто. Такая красивая девочка.

– Это всего лишь символ. Вам не нужно жениться на ней. Она будет просто стоять и ждать Вас… а если получится так, что погибнет… ну, всегда можно купить себе новую. Или попросить меня прислать. Я нахожу сорта «для парней» – забывчивых и не склонных к сантиментам. Хотя ей особо ничего не нужно, кроме воды и света и слов по утрам: «ты такая красивая».

– Идеальная девочка.

– И не говорите. Ну, – Тео повернулся к Дэмьену, – показывай свою библиотеку.

После экскурсии по Собору – «нравится? нравится?» – «да, с ума сойти, ты видел там надпись на латыни «я любил Тебя больше звезд – и с тем умираю, ибо не встретил Тебя на этом свете, вдруг Ты в иных мирах» – ничего себе, вера в иные миры – можно я сфотографирую? а это – «Любовь наша – всего лишь тень на стене с ликом Господа» – это же цитата из HIM… сколько здесь историй…» – с выходом на крышу – «только осторожно, в Соборе полно народу, а это наш секрет» – они пошли к отцу Декампу – кафе Тернеров по воскресеньям было закрыто, отец Амеди остался в Соборе за старшего; Клавелл наготовил быстро горячих бутербродов и вафель, завис над розой в немом восторге, потом потащил Тео в свою комнату, показывать бонсаи – Дэмьен там еще ни разу не был и бонсаев не видел; потом Маттиас убежал по своим загадочным делам; а потом Тео и Дэмьен гуляли по Асвилю, скупали все понравившиеся открытки – «эй, оставь немного, что я буду тебе посылать», пили кофе из уличных ларьков – с корицей, шоколадом, потом поехали на конюшню отца Декампа – он позвонил и нашел их на одной из площадей, забрал в «лэнд-круизер» – «Клавелл решил устроить пикник на открытом воздухе в конюшне, пока хорошая погода»; конюшня мало походила на конюшню – деревянный дом, сено на полу, на стенах – дорогая упряжь и цитаты из Франсуа Вийона в позолоченных рамах вместо картин очень красивым шрифтом: «Из рая я уйду, в аду побуду. Отчаянье мне веру придает. Я всеми принят, изгнан отовсюду» – моя любимая, сказал отец Декамп, мой отец обожает Вийона, это он заказал все эти работы, это наша с ним конюшня, на двоих; всё зеленое, красное, бархатное, банкетки, стеклянная душевая, фонтанчики для питья, мешок яблок в углу – осенних, ярких, крепких, желтых, красных – Дэмьен сразу вытащил и стал есть одно – «это же не только лошадям, людям тоже можно?»; конюхом была красивая темноволосая девушка, она вывела отцу Декампу тонкую нервную темно-гнедую лошадь – её звали Пола Негри – и еще была гнедая, светлая, рыжая, Ава Гарднер; отец Декамп дома переоделся – в толстый темно-зеленый, почти черный свитер с вельветовыми коричневыми заплатками на локтях, облегающие черные вельветовые штаны, высокие сапоги; «Тео, Дэмьен, кто со мной – Ава очень спокойная лошадь; там есть одежда – чистая, про запас – всякие свитера, пиджаки, брюки… Лина, оседлай» – Тео в легкую залез, в чем был, на Аву, сделал круг, вернулся, слез, Дэмьен закатил глаза и тоже залез на лошадь; Ава стояла и ждала, что этот мальчик сделает – Дэмьен ей дал кусок своего яблока, и они стояли посреди манежа и ели яблоки, и их обоих это устраивало; потом Лина сжалилась над Дэмьеном, взяла Аву под уздцы и вывела наружу – возле конюшни было большое утоптанное поле, площадка с барьерами, открытый манеж, огороженный невысоким плетеным забором, а дальше – огромный парк, с озерами; «хотите в парк или по манежу походите?» – Дэмьен решил, что парк – это слишком – и она завела их в манеж – и они ходили с Авой по кругу, смотрели на деревья, разговаривали с Тео – тот свесился через забор, и тоже ел яблоко, и давал откусить Аве, когда она проходила мимо него – дисциплинированная, не остановилась – яблоко или ничего; и тут из парка вернулся, весь в мыле, отец Декамп: «Вы что там делаете? Ходите просто? Давай, Дэмьен, хотя бы рысцой» – Ава услышала стук копыт Полы и вскинулась, и Дэмьен, не ожидавший подвоха, упал.

Ему казалось, что из него вылетел скелет.

– О, Боже, Дэмьен, – отец Декамп перемахнул через забор на Поле Негри и спрыгнул, и смотрел на него. – Сколько видишь пальцев?

– Ричи тебя убьет. Он всем запрещал бить Дэмьена в спарринге, чтобы мозги не повредить ему ненароком, – наклонился Тео, загородив солнце.

Дэмьен же ничего не слышал – он трогал языком зубы – целы; всё вокруг кружилось, он будто бы погружался в какую-то набитую колокольчиками перину, всё глубже и глубже, а потом его окатило водой – и он сел со стоном – Лина держала в руках бутылку с водой.