Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет
Шрифт:
Так он оказался в Израиле. На месте выяснилось, что одной процедуры больному мало. Им пришлось брать билеты до аэропорта Бен-Гуриона еще девять раз. Русскоязычный врач Борис Раппопорт курировал курс лечения, но отношения с ним у Кукина не заладились. Егору Захаровичу казалось, и не без причины, что Раппопорт совершенно безразличен к его личности и видит он в своем кабинете не живого человека, а робота, у которого почему-то отказало какое-то реле в железной черепушке и нужно этот испорченный механизм исправить. Поначалу Кукин пробовал наладить с лечащим врачом человеческий контакт, но быстро понял, что плевать Борису Раппопорту
– Говорил я тебе? – сказал он как-то Анне Гавриловне. – Им не люди были нужны, а собаки подопытные. Все-таки дурной народ эти евреи.
– Пускай дурной, – не стала спорить с мужем Анна Гавриловна. – Только бы вылечили тебя.
Больше на тему плюсов и минусов потомков Иакова они не разговаривали. Жене Кукина еще в России дали совет помолиться за здоровье Егора Захаровича в церкви Гроба Господня, но она подумала, что на Святой земле Бог все-таки ближе к евреям, чем к другим людям, и помолиться надо бы в синагоге, а не в церкви.
Анна Гавриловна решила посоветоваться, как ей сделать это, с русскоязычной официанткой в кафе на набережной, но та ей сказала, что лучше отправиться к Стене Плача и оставить там записку с просьбой о выздоровлении Кукина.
Рискнув бросить мужа одного на полдня, Анна Гавриловна отправилась в Иерусалим и оставила в щели между древними камнями такую записку: «Прошу тебя, Господи, умоляю, дай мужу моему, Кукину Егору Захаровичу, 1941 года рождения, сил и здоровья. Кукина Анна».
У самого больного не было сил и времени, чтобы познакомиться с Израилем. Гостиница, дорога в клинику на такси, сама больница – вот и вся география его странствий по Еврейскому государству. В номере был телевизор с каналами из Москвы. Каналы эти Егор Захарович смотрел постоянно, и иногда ему казалось, что он никуда не уезжал из России, а просто лечится в новой больнице, по новой заграничной методике.
Лечение было сложным. Егор Захарович мучился, страдал, накачанный неведомым лекарством, и не меньше от вынужденного безделья, но жил. Прошло два месяца, четыре, восемь, прошел год…
И вот он сидел в холле гостиницы на набережной, смотрел на море, песок пляжа, чистое небо и думал о причудах своей собственной жизни. Он думал, что болезнь как будто специально загнала его в эту жаркую чужую страну с какой-то неведомой целью. Раньше он был уверен, что все в его длинной жизни давно уже сказано и выяснено, и он выполнил на этой земле все предначертанное судьбой. И вот оказалось, что это не так: что-то он еще должен себе, своим близким и этому миру.
«Море, – подумал Кукин. – Даже в Черном никогда не купался, не довелось. Раз дали путевку в Ялту, но тут заболел начальник стапеля. В реке нашей, в озере, даже в болоте плавал, а в море, в соленой водичке, не довелось».
В этот ранний час мимо витрины гостиницы спешили куда-то молодые люди, сильные, шумные, загорелые, красивые. Такими, по крайней мере, они казались Егору Захаровичу. В глубине души он завидовал этим ребятам: их молодости, здоровью и про себя называл прохожих тунеядцами, так как был уверен, что весь Израиль, за редким исключением, живет на американские деньги; а потому и люди вокруг, свободные от тяжкого труда, улыбчивы, веселы и даже в такой ранний час способны смеяться и радоваться друг другу.
«Это еще от климата, – подумал Кукин. – От моря теплого и соленого. Где не
Он подумал так и вдруг решительно и без особого труда поднялся. Прежде старый гость передвигался с большим трудом, и дежурный удивился такому поведению инвалида из России. Он проводил взглядом Кукина до самого пляжа и потом, поджав губу, смотрел с удивлением, как Егор Захарович, стянув с себя тренировочный костюм, в нелепых трусах стал заходить в воду.
Сначала Кукин решил, что упадет, что не одолеть ему легкий накат теплой волны, но он не упал, только один раз качнулся и двинулся дальше, сохранив равновесие.
Егор Захарович плавать умел и делал это отлично, но на этот раз он только лег на спину, раскинув руки, увидел перед собой голубую бесконечность неба и замер.
Он лежал в теплой и ласковой колыбели моря, и ему вдруг показалось, что тело его ничего не весит, и нет в нем изнуряющей тяжести болезни, и он совершенно здоров, как прежде, до внезапной боли выше виска. И это внезапное ощущение здоровья и силы подарило Егору Захаровичу редчайшее ощущение полного счастья, что случается с человеком только в детстве.
Тем временем Анну Гавриловну стало беспокоить долгое отсутствие мужа. Она оделась, спустилась вниз, но и в холле не увидела Кукина. Дежурный сразу все понял, заговорил с ней на английском языке и показал рукой в сторону моря.
Егор Захарович решил вернуться на берег. Он шел по воде уверенно, прямо, сохраняя равновесие, а на пляже, прямо на песке, сидела обессилевшая от бега Анна Гавриловна, смотрела на мужа и плакала, но то были совсем другие слезы.
Князь Гуревич
Встречаются люди, живущие исключительно по приказу. Так легче и проще. Гуревич Ефим Борисович всегда жил подобным образом.
Велели стать пионером, он поднял ладонь ребром ко лбу. Пришла очередь стать комсомольцем – стал. По повестке отправился служить в армию, там предложили вступить в ряды КПСС – вступил. Но тут грянули разные перемены. Было разрешено свыше стать евреем. И Гуревич стал им охотно. В любом случае выполнил он этот приказ с большим удовольствием, чем предшествующие распоряжения.
До 1993 года Ефим Борисович работал в своем институте по очистке канализационных систем и в разных общественных, еврейских организациях, потом, опять же по приказу жены, перебрался в Израиль, благополучно реализовав кое-какую недвижимость.
В еврейском государстве Гуревич совсем недолго был занят на «черных» работах, затем он нашел себе занятие по своей инженерной специальности, но параллельно, и по привычке, трудился в недавно созданной организации: «Евреи! За достоинство!»
И тут произошел в судьбе Гуревича фантастический поворот: он получил из России письмо. Вскрыл его и обнаружил в конверте странную красивую бумагу, отпечатанную типографским способом. «Шапку» документа украшал красивый вензель с орлами и лентой в когтях птиц, на которой значилось: «Дворянское собрание России». Ниже шел текст еще более удивительный: «Дворянское собрание России доводит до сведения Гуревича Ефима Борисовича, что он является единственным прямым потомком (внуком) князя Голицына Алексея Николаевича, почившего в Бозе в городе Париж, 7 августа 1931 года и похороненного на кладбище Пер-Лашез, участок № 8.