Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет
Шрифт:
– Здоровье дороже, – бурчит старик в шортах.
– Это верно, – ловко протискивается на его место маленький человечек с бледным острым личиком. Он усаживается рядом с сердитой пассажиркой и продолжает: – Идти могу сколько угодно, стоять – чистая мука.
– Доигрался, – зло смотрит на неосмотрительного старика пожилая дама в очках. – Вот всегда так. Всегда на твое место кто-то садится… Водитель! Да выключи ты мазган!
– И чего они всю дорогу лаются? – говорит по-русски мужчина в фетровой, потертой шляпе.
– Культуры никакой, –
– Ладно вам, – говорит ей тоже по-русски пассажир в мятой армейской форме. – Среди сабр бедных тоже хватает.
– Ага, мы то и видим, – продолжала ярко накрашенная. – Вон одна весь банк украла. А у нас сосед сыну и дочке по машине купил. Плюнуть некуда из-за их машин.
– Ты выключишь мазган! – истошно вопит пожилая дама в темных очках.
– Не выключу, – отзывается водитель. – Мы из Ирака – народ упрямый.
– Я его сейчас убью! – говорит женщина.
– Не убьешь, – улыбается сидящий с ней рядом маленький пассажир. – Мы тогда все разобьемся.
– Тебя кто спрашивает? – поворачивается к нему соседка. – Занял чужое место и молчи.
– Чужих мест в автобусе не бывает, – резонно возражает маленький. – Бывают места свободные и занятые.
– Он еще и рассуждает! – картинно поднимает руки вверх соседка.
Тут входит в автобус молодая, религиозная мама с тремя детишками. Первые двое постарше и ведут себя прилично. Третий малыш, а ему год, не больше, орет как резаный.
Мамаша не обращает на орущего ребенка никакого внимания. Ей уступают место. Она спокойно устраивает на этом единственном месте все свое семейство.
– Да уйми ты ребенка, – говорит вошедшей даме женщина с книгой. – Ты что, не слышишь?
– Слышу, – поворачивается к ней с улыбкой многодетная мать. – У Даника зубки лезут. Тут не уймешь.
– А у меня давно все выпали! – вдруг сообщает неприметный прежде старичок в белой панамке. – Так я что, орать должен на весь автобус?
– Вот ты и орешь, – спокойно указывает старичку бас.
Ребенку, судя по всему, этот голос нравится. Он перестает голосить и начинает вертеть курчавой головенкой в поисках источника такого приятного голоса.
– Нарожают, потом ходят без штанов, – ворчливо произносит по-русски женщина в легком платье.
– Да она вроде в юбке, и даже длинной, – поправляет ее сосед в фетровой шляпе.
– Ты из меня идиотку не делай, – советует спутнику женщина. – Они нарожают, а толку ноль. Их дети в армию не ходят… Вон, косятся. Не нравится им, что по-русски говорим. Ненавидят нас.
– Зато вы их любите, – вздыхает сосед.
– А за что их любить?.. Это нашему сыну автомат на шею – и пошел, или вот ее?!
– Кто-то должен страну защищать, – говорит мужчина в мятой форме.
– Вот они пусть и защищают. И место у них на кладбище готово, как у людей. А тебя за оградкой
– Мой дед на русском кладбище похоронен, под крестом, – говорит сосед. – А рядом еврейское есть. Там евреи лежат.
– Ну и что?
– А то. Это в койке есть разница, кто с тобой рядом устроился, а покойникам это все равно. Это живым важно. Для них должны быть равные права.
Вот на этом «русском» изречении водитель все-таки выключает мазган, но тут в автобусе появляется группа ортодоксов в черных костюмах и шляпах.
– Включи мазган! – тут же истошно орет кто-то из глубины салона. – Дышать нечем!
– Тихо! Чего ты орешь! – одергивают любителя холода. – Открой окно!
– Не нужно открывать! – вопит кто-то. – Сквозняк!
Тут грузный мужчина в майке пробует пробраться к выходу.
– Да ну вас всех к чертям, – бормочет он, расталкивая стоящих пассажиров. – Лучше пешком пойду.
– Ну и топай до своего поселения, – советует ему кто-то.
– Я тебе потопаю! – резко поворачивается к советчику грузный.
– Давно рекомендую нашему кнессету закон принять, – внятно произносит высокий мужчина в кипе. – Пусть «левые» в автобусе с левой стороны сидят, а «правые» – с правой.
– А религиозных куда? – интересуется нежный девичий голос.
– Им специальные автобусы, – решает молодой человек, призывно и ласково взглянув на симпатичную девицу.
– Водитель! Включи мазган! – бешено орет кто-то из душной глубины автобуса.
Но тут общественный транспорт тормозит, и в салон быстро поднимается юноша – араб с изможденным, застывшим лицом фанатика и в тяжелой куртке не по сезону…
Наум Петрович
1990 год. Я впервые в Израиле. Мне нравится абсолютно все, и это все снимаю с жадностью неутолимой. Толстую пачку фотографий увожу в Россию. Демонстрирую всем желающим. Желающих много. Для евреев и неевреев Израиль той поры – terra incognita.
Особенно запомнились сеансы просмотра на даче. Это я сейчас понимаю, что был одним из многих, кто бесплатно работал на Сохнут. Ныне практически все, кто охал и ахал над видами Земли Обетованной, Россию покинули. Это не значит, что выбор их пал на родину предков: кто-то оказался в Америке, кто-то в Германии и Канаде, а кто-то даже в Новой Зеландии. Такими были те времена очередного массового исхода из вконец обанкротившейся державы.
Старик Наум Петрович разглядывал мои фотографии с особым тщанием и пиететом. Крупный, высокий человек с большими руками и ногами склонялся над пачкой фотографий, будто хотел закрыть их, спрятать от всех. В эти минуты виды далекой страны становились его собственностью. Он ни с кем не собирался делиться долгожданным зрелищем. Наум Петрович наслаждался увиденным в полном одиночестве. Так настоящие меломаны слушают музыку.