Рассказы о русском подвиге
Шрифт:
Развеселился от этого вдруг Кутузов. Смотрит на малый рост офицера, на пух,
что вместо усов над верхней губой. «Дите, как есть дите». Жалко стало юнца
Кутузову. Куда же посылать такого птенца под пули...
— Не могу, не могу, — говорит. — Батюшке твоему другое обещано.
Дрогнули у офицера губы. Ну, право, вот-вот расплачется.
— Не могу, — повторил Кутузов. — Да куда тебе в полк! Тебя-то и солдаты
в бою не приметят.
Обиделся офицер:
—
Кутузов удивленно поднял глаза. Понял он, что Гришенька не из тех, кто за
отцовскую спину лезет. Подошел фельдмаршал к офицеру, расцеловал.
— Ладно, ладно. Вот и батюшка твой, бывало... — Кутузов не договорил: слеза
подступила к глазу.
Постояли они минуту.
— Ступай, — махнул рукой наконец Кутузов. — Быть по сему: лети, крылатый,
своей дорогой.
Гришенька вытянулся, ловко повернулся на каблуках, вышел. А Кутузов долго
и задумчиво смотрел ему вслед. Затем он потребовал лист бумаги и принялся
писать письмо старому генералу.
«Милостивый государь, батюшка Петр Никодимович!
Радость господь послал мне великую. Прибыл твой Гришенька. И сдавалось
мне, что сие не новый побег, а юность наша с тобой явилась. Спасибо тебе за
такой сюрприз. Уповаю видеть его в героях...»
Потом подумал и приписал:
«Просьбу твою исполнил. Отныне Гришенька у меня на самом приметном
месте: при душе моей в адъютантах...»
Получив письмо, старый генерал долго ломал голову. «При душе»—как же
это понять? Эх, приотстал я в военном деле: видать, при главнокомандующем
новую должность ввели».
ТАТАРИН
У города Гжатска солдаты хоронили погибших товарищей. Вырыли большую
могилу. Место выбрали на вышине, на холме у трех сосен.
Глянешь отсюда налево — речки-певуньи крутой изгиб. Глянешь направо —
бежит дорога. Посмотришь вперед — поля и поля, необъятная даль России.
Спите спокойно, герои.
Перенесли солдаты погибших на холм, положили у края могилы. Ждут
армейского батюшку для отпевания. Лежат, как в строю, убитые. Только глаза закрыты.
Руки у всех на груди. Разные лица: молодые и старые, тощие, полные, усатые,
с пухом на месте усов, с густыми бровями, с редкими, а вот и совсем безбровый,
широкой лопатой скулы.
— Так это ж татарин!
Смотрят солдаты, как же им быть — татарин другой, не хрестьянской веры.
Какое ж ему отпевание? Как бы того, не покарал бы господь за такое дело.
Сгрудились, перешептываются между собой солдаты.
— Конечно, оно не по праву. Да ведь вместе сражался. Погиб за Россию. Хоть
и не хрестьянская, а
в сторонку. Пусть остается со всеми.
Явился батюшка, вынул кадило, пригладил свою поповскую бороду,
приготовился.
Только хотел начинать отпевание, видит — лежит татарин.
Нахмурился батюшка:
— Убрать!
Не шевелятся солдаты.
— Убрать, — повторил священник.
— Ваше преподобие, — полезли солдаты, — пусть остается. Он же солдат.
Господь не осудит.
Перекосилось от слов подобных лицо священника. Скула с бородой отвалилась,
открылся и замер, словно в распорках, рот.
— Богохульники! — заревел на солдат батюшка. — Христопродавцы! Кайтесь,
кайтесь святым угодникам!..
Переглянулись солдаты: не речи, а гром. Хотели они идти на попятную. Да
что-то их удержало. Братство, видать, солдатское.
В это время холмом мимо трех сосен ехал Кутузов. Видит: священник, могила,
лежат убитые. Снял Кутузов фуражку, слез с лошади, перекрестился.
— В чем дело, ваше преподобие?
Объяснил священник, в чем дело. Посмотрел Кутузов на побитых солдат, на
татарина, посмотрел на живых солдат, обратился к священнику:
— А нельзя ли солдат уважить?
— Ваша светлость, побойтесь бога!..
— Ладно, ладно, — поморщился главнокомандующий. Глянул опять на солдат,
опять на священника, показал на кадило. — Дай-ка сию вещицу.
Поп растерялся и отдал.
Кутузов взял и сам замахал кадилом.
ИНГЕРМАНЛАНДСКИЙ ДРАГУНСКИЙ ПОЛК
Много в русской армии разных полков: Московский пехотный, Московский
драгунский, Полтавский, Смоленский, Елецкий, Иркутский, Литовский уланский,
Ахтырский гусарский... Ингерманландский * драгунский полк.
Отходят войска от Гжатска, дорогой идут к Можайску.
Остановились ингерманландские драгуны на ночевку в селе Заболотном,
расседлали коней.
Окружили драгун крестьяне:
— Откуда родом, служивые, будете?
— Новгородские.
— Вологодские.
— Из-под славного города Санкт-Петербурга.
— С Волхова.
— Из Ижорской земли.
— Понятно, — отвечают крестьяне. — А мы-то думали — вы нерусские.
— Как так? — поразились драгуны.
— Да название больно у вас диковинное.
— Так не мы же его придумали. По губернии нашей значимся.
— Ясно, — протянули крестьяне.
Переночевали драгуны в селе Заболотном, на следующий день ночевка в новом
каком-то селе.
Обступили драгун крестьяне:
— Откуда, служивые, будете?