Рассказы о русском подвиге
Шрифт:
— Ба, да это же про французов! — кричат офицеры. — Про нашего
главнокомандующего, Михаила Илларионовича. Он — ловчий. Слышали: «сед». Так это же
наш фельдмаршал.
Схватили офицеры газетку, помчались к Кутузову.
— Батюшка, Михаила Илларионович! Басенка тут, в газете, про вашу
светлость.
Взял Кутузов газету, не торопясь прочитал.
— Дельная басенка, дельная. Ты смотри — мастак Крылов, стихотворец. Только
в сей басне один изъян.
— Нет изъяна! —
— Вот и не все, — ответил Кутузов. — Про главное тут забыто.
Смутились офицеры.
— Главное в том, — произнес фельдмаршал, — что не ловчий выпустил гончих
стаю. Мститель сам по себе поднялся.
РАМА
Солдат Жорж Мишле шел в Россию с большой охотой: «Россия страна
богатая. Немало добра домой привезу». Да что там Мишле, все солдаты в такое
верили. Самим императором это обещано.
Стал Мишле припасать богатства. В Смоленске — шубу из горностая. В
Вязьме достал дорогие подсвечники. В Гжатске — ковер из памирской шерсти. В Москве
в каком-то большом соборе похитил икону в серебряной раме.
Доволен Мишле. Взял бы еще, да тяжесть и так большая.
«Ну, — рассуждает Мишле, — теперь пусть русские просят мир. Готов я домой
к отбытию».
А русские мир не просят. Что день, то французам все хуже и хуже. Лютым
местом стала для них Москва.
И вот покатились французы. Дай бог унести из России ноги.
Поспешно стал собираться Мишле. Вещи свои пакует. Ковер из памирской
шерсти — в мешок, в ранец солдатский — подсвечники, шубу — поверх мундира.
А раму куда? Раму надел на шею. Торчит из нее мародера лицо, словно лицо
святого.
Гонят французов русские. Армия бьет. Партизаны в лесах встречают. У дорог
стерегут крестьяне.
Быстрым маршем идут французы. Потеет Мишле.
Унести такое добро силы нужны немалые. Ранец плечи ему натирает. Рама
тяжелая — полпуда в ней серебра, голову веткой к дороге клонит. Шуба длинная,
полы волочатся — трудно в такой идти.
Отступает французская армия. Неустанно тревожат ее казаки. Кутузов в боях
добивает.
Все больше и больше отставших среди французов. Плетется, как тень^ Мишле.
Отстает от своих солдат. Силы его покидают.
Нужно с добром расставаться.
Дошли до Гжатска. Тут, когда наступали, Мишле раздобыл ковер.
Вспомнил француз о хороших днях, поплакал. Кинул памирский ковер.
Дошли до Вязьмы. Тут достал дорогие подсвечники. Глянул на них. Вытер
слезу. Бросил подсвечники.
Дошли
Расстается с вещами Мишле. Жалко до слез добытого. Плачет Мишле. Ружье
незаметно бросил, ранец откинул. Однако раму упорно тащит.
— Да брось ты проклятую раму! — кричат упрямцу товарищи.
И рад бы, да не может бросить Мишле. Не в силах Мишле расстаться. Ему
богатства же были обещаны. Он, может, в Россию специально шел ради этой
серебряной рамы.
Оставили вовсе солдата силы.
Отстал за Смоленском Мишле. Отстал, отбился и помер в дороге.
Лежит в придорожной канаве рама. Торчит из нее мародера лицо, словно лицо
святого.
РУЖЬЕ
Штабной офицер Хитаров, докладывая Кутузову о действиях русской армии,
всегда преувеличивал наши успехи.
— Сегодня, ваша светлость, столько-то французских солдат побито. (А побито
в два раза меньше.)
— При таком-то деле, ваша светлость, столько-то взято в плен. (А взято —
дай бог половина.)
Заметил это Кутузов и как-то:
— Выходит, голубчик, мы с одной Бонапартовой армией справились. Почитай,
взялись за другую?!
Смутился Хитаров, сбавил свой пыл. Однако прошло какое-то время, и опять
за то же.
— Сегодня столько-то пушек у французов отбито. (А их вовсе в этот день не
отбито.)
— А партизаны доносят, что три знамени взято в плен. (И тоже, шельмец,
придумал.)
Разозлился Кутузов:
— Да как ты, голубчик, смеешь доносить мне, прости старика, столь
беспардонную ложь!
И тут-то Хитаров признался:
— Не могу я, ваша светлость! Оно же хочется, чтобы скорее. Чувства во мне
говорят патриотические.
Подивился Кутузов:
— Скорее?
Подумал. Позвал адъютанта:
— Подай-ка ружье.
Опять повернулся к Хитарову:
— А знаешь ли что, голубчик? Чтобы было оно быстрее — на, получай ружье
и ступай-ка в маршевый полк немедля.
И тут же отдал приказ об этом.
НАГАЙКА
Кутузов никогда не расставался с казацкой нагайкой. Висела она у него через
плечо, без всякого дела. Коня не стегал, руку на солдат не поднимал. Зачем же
тогда нагайка?
Спросит об этом кто-нибудь у Кутузова.
— Пусть повисит, голубчик, пусть, — ответит Кутузов. — Даст бог, дело и ей
найдется.
Наступили холода. По-разному одеты в частях солдаты. Там, где интенданты
и офицеры заботливы, полки и роты в тепле. Там, где офицеры и интенданты с
ленцой, мерзнут, бедуют солдаты.
Как-то приехал Кутузов в полк, где офицеры как раз ленивые. Пошел