Рассказы сибиряка

Соколовский Владимир Григорьевич

Например, теперь посмотрите, как много волшебства в этом пламенном, проницательном взгляде, который вы устремили на меня! Посмотрите мне в душу…

Она открыта перед вами: Как в ней торжественно светло! Но безнадежности мечтами Сей дивный свет заволокло… Однако ж, друг мой, ради Бога… — «Вот это мило! что за друг?» — Да опустите вы немного Своих ресниц блестящий пух; А то ей-ей! собьюсь я с толку: Монголов позабуду я И все о вас, звезда моя, Твердить я буду без умолку.

Вот так!.. очень хорошо!.. прелестно!.. теперь извольте слушать.

Хотя амины утратили большую половину первой чистоты своей, первых своих

наслаждений; но как еще много оставалось для них!.. Вечная любовь; вечное согласие; собственный, неугасимый свет; быстрый, легкий, вольный полет по всему Самбу-Тибу; сладкая эфирная пища и долгая, долгая жизнь… А как вы думаете, поскольку они живали? — «Я думаю по 1000 лет.»… — Извините меня, прелестная Катинька!.. Амины жили… страшно выговорить… по 80 тысяч лет. Согласитесь, тут было когда пожить…

О! если бы тогда на свет Случилось мне и вам родиться, Да я бы сорок тысяч лет Все стал за вами волочиться.

В то время они имели еще надежду получить обратно прежнее свое блаженство; а какого тягостного изгнания не украсит надежда?.. Проходили сотни тысяч лет; казалося, что былое опять начинает веять на них своим упоением, вдруг один из духов нашел Шиме, или земное масло, как называют другие [5] . Монгольские книги не говорят ни полслова, каким образом лукавый помог ему найти это масло, а потому я решительно не знаю,

5

Путешествие в Китай чрез Монголию. Т. III. с. 369 и начертание Церковно-библейской истории преосвящ. Филарета.

Как этот плод явился чудной, Отсюда близко ль, далеко; Но что иному очень трудно, То для нелегкого легко.

Главное дело в том, что дух нашел запрещенный плод; конечно,

Найти, оно и ничего бы, Ведь он его и не искал; Да вот в чем амин маху дал: Он скушал маслица — для пробы.

Ну, разумеется, после этого он тотчас озаботился соблазнить родных, товарищей, знакомых — и пошла круговая порука.

И что же вышло напоследок? — Что в несколько печальных дней Находкой масляной своей Умаслил всех монгольский предок: Идти — не видно ничего, Лететь — к земле невольно тянет, И, верно, амина того Никто добром не воспомянет.

Тут понадобились и солнце, и луна, и звезды, и все это было тотчас же сотворено. Весь Самбу-Тиб дышал новизною: новая жизнь, новые чувства, новые наслаждения; но уже лета этой жизни были сочтены вполовину. Впрочем, и сорок тысяч лет

Хоть перед вечностью ничто, А выжить, право, не безделка; По крайней мере, все ж не то, Что нынче наша скороспелка.

Казалось бы, что на этом месте должна кончиться вся история: новый порядок вещей в течение нескольких сот веков поневоле сделался старым; забывая утраченное, амины помаленьку привыкли пользоваться настоящим: все шло как нельзя лучше. Еще не было слов: порок, слабость, зло; добродетель царствовала повсюду: она была неисчерпаемым родником, из которого изливались тихие, чистые, продолжительные удовольствия души…

Чего бы, кажется, им надо? Ну жить бы, жить да поживать! Так нет, вот видите ль, опять… Ей-ей! за них берет досада!.. — «Да что ж опять? неужто плод?» — Да что же иначе быть может?.. Как жаль, что наш греховный род Всегда заветное тревожит!.. — «Нельзя ль мне это рассказать! Вы потрудитесь?» — Без сомненья; Но вам чужие прегрешенья Пришла ж охота узнавать! — «Не спорьте!» — Слушаю-с! Однажды (А как случилось это зло, До нас в рассказах не дошло), Итак, от голода ль, от жажды, Какой-то амин молодой От всех своих знакомых тайно Нашел какой-то плод случайно, Который назывался: Ой… На

всем пространстве Самбу-Тиба, Родяся, сладости такой Не ел мой амин удалой — Что в рот — так тотчас и спасибо! Вот он поел немножко — глядь? Ему чего-то стыдно стало, И хоть он скушал очень мало, А вдруг позыва нет опять… — «Ах, это страх как интересно!» — Вам интересно?.. очень рад! Но я побьюся об заклад, Что остальное вам известно… — «А кто ж расскажет это мне?» — Да тут не надобно рассказа; Ведь это старая проказа — Так и последствия одне… Смекнув тогда, что сделал худо, Он в лес — где гуще, где темней, И ну перекликать оттуда Поочередно всех друзей: Сюда! здесь ужин вам богатый! Я вещь чудесную нашел!.. И вот на зов один пришел, Пришел другой, пришел десятый; И нечего таить греха, Хоть и без умыслу — а ели… — «Что ж вышло?» — Вышло, что на деле Развязка чересчур плоха… Когда был кончен сытный ужин, Тогда узнал любой из них, Что различать приметы их Не очень зоркий глаз был нужен… — «Мне это что-то мудрено; Так разница была, наверно?» — Как рассказать бы вам, примерно, Не очень ясно, не темно?..

Да вот положимте, что вы находитесь в обществе девушек и мужчин: сперва стали обнимать вас ваши подруги, потом обнял я, я, и я, потому что мне нельзя же позволять, чтобы каждый обнимал вас сколько ему угодно… Теперь сравните наши объятия…

Нашли ль вы разницу? — «Нашла!» — Так и для них за преступленья Пора тяжелая пришла Вам неизвестного влеченья…

С тех пор, как на Самбу-Тибе понадобились местоимение: он и она, с тех пор начались все бедствия. Жизнь укоротилась вполовину и потом, впоследствии, стала убавляться постепенно…

С тех пор все становилось плоше, На место правды вкралась ложь. Тогда и самый-то хороший Не слишком больно был хорош, Все упадать душою стали, В сердцах зашевелилось зло, И тут же на беду сыскали Еще какой-то плод: Сало. В этом проклятом Сало, или Салло, или Салу, заключался корень всех пороков, и первое бедствие, постигшее обитателей Самбу-Тиба в несчастное время, было — утрата чистой, духовной пищи, эфирное тело их сделалось грубым и требовало земного. Долго употребляли они: Масло, Ой и Салу… Вдруг наконец один из них… — «Неужто снова напроказил?» — Да! он остаток счастья сглазил, Затем, что ел плотней других… — «Опять мне новая загадка!» — На этот раз загадки нет. Однажды, севши за обед, Поел он, знаете ли, сладко; Ну чтоб ему потом вздремнуть В тени древесного наклона, Или пройтись для моциона, Или заняться чем-нибудь; А он — он был в большой заботе И запрещенного плода Припрятал к ужину тогда, Но как ошибся он в расчете!

Такая жадность прогневила судьбу, и уже никто с тех пор не находил более на Самбу-Тибе ни Сало, ни Оя, ни Масла…

В такой негаданной беде Всем грешным было не до шутки, Затем, что в поте и труде Пришлось кормить свои желудки. Оно б еще в ворота шло, Когда бы кончилось все этим; Но мы тотчас другое зло В минувшем нехотя заметим.

Жадность одного породила порок любостяжания во всех; впрочем, порицать этого порока я не хочу и не могу, а кто не хочет и не может, тот, верно, и не станет.