Рассказы Старого Матроса
Шрифт:
Первая советская антарктическая научная экспедиция под командованием опытного полярника, океанолога и географа М.М.Сомова высадилась 5 января 1956 г. близ 93-го градуса восточной долготы на побережье моря Дейвиса. К наступлению зимы был построен поселок «Мирный», состоявший из нескольких жилых и служебных помещений-балков, освещаемых и отапливаемых электричеством. Кроме основной базы — поселка Мирный, к концу 1956 г. возникли еще две станции: 27 мая 1956 года «Пионерская» (в 375 км к югу от Мирного на высоте 2700 м) и 15 октября 1956 года «Оазис» (в 360 км к востоку от Мирного). Название последней станции не случайно — оазисом в Антарктиде называют скальный выход, нарушающий монотонность ледяного покрова.
Вторая советская антарктическая экспедиция, руководимая полярным исследователем А.Ф.Трешниковым, с начала февраля по середину
Дизель-электроход «Обь» у берегов Антарктиды
Экспедиции отправлялись ежегодно, и одна партия зимовщиков сменяла другую. На карте Антарктиды появлялись всё новые и новые точки-станции: «Беллинсгаузен», которую прозвали «антарктическим курортом» из-за её относительно мягких климатических условий; «Лазарев» и сменившая её «Новолазаревская»; Аэрометеорологический центр (АМЦ) «Молодёжная», принявший у Мирного титул советской антарктической столицы; внутриконтинентальная станция «Восток», на которую из Мирного ежегодно отправлялся санно-тракторный поезд с горючим, снабжением и продовольствием; угнездившаяся на 300-метровом прибрежном нунатаке «Ленинградская»; сезонные станции «Русская», «Дружная» и другие. На одних станциях зимовало всего с десяток полярников, а на «Молодёжной», например, — до ста человек. Старые неуклюжие балки, ушедшие за несколько лет глубоко в вечный лёд, сменились новыми свайными домами, а ледовые аэродромы позволили наладить воздушный мост с другими континентами.
Если в Первой САЭ участвовало всего три судна, — «Обь», «Лена» и «Кооперация» — то затем в Южный океан уходили целые эскадры из пяти-шести кораблей, включая несколько дизель-электроходов ледового класса, танкер и пассажирские лайнеры «Эстония» и «Башкирия». Количество полярников в экспедиции (с учётом сезонных партий) исчислялось уже сотнями, в Антарктиду везли тракторы и тягачи, вездеходы и вертолёты, самолёты и передвижные электростанции, тысячи тонн горючего, продовольствия и разнообразного снаряжения. Был собран огромный объём информации, имеющей неоценимое значение для понимания всех природных явлений, происходящих на Земле, позволяющей заглянуть в далёкое прошлое нашей планеты и даже попытаться предсказать её будущее.
Время гнавшихся за славой героев-одиночек прошло — теперь на Крайний Юг стали отправлять многочисленные и хорошо оснащённые научные экспедиции. В семидесятые годы — в период пика антарктических исследований — на шестом континенте действовало свыше тридцати постоянных и сезонных станций многих стран: СССР, США, Австралии, Чили и даже Японии. В июне 1961 г. вступил в силу подписанный СССР и США Договор об Антарктиде, по которому шестой континент должен использоваться только в мирных целях, и там запрещены любые ядерные испытания — Антарктида стала самой большой в мире демилитаризованной зоной.
Антарктида, как она есть
Мне довелось принимать участие в 22-й (1976-77 гг.) и в 23-й (1977-78 гг.) САЭ на борту научно-экспедиционного судна «Михаил Сомов», и очень многое из увиденного там, в Антарктике, я запомнил на всю жизнь.
В декабре-январе у Мирного ледовая обстановка позволяет подойти к берегу, и тогда выгрузка производится прямо на барьер — так называется береговой срез гигантского ледника, покрывающего почти всю поверхность южнополярного материка. Высота барьера колеблется от нескольких метров до нескольких десятков метров, и иногда он нависает над палубой судна вровень с его надстройками. В таких условиях выгрузка становится опасным делом: в 1957 году, во время 2-й САЭ, лёд рухнул на палубу «Оби». Погибли два человека —
Наибольшую трудность представляла выгрузка «Харьковчанок» — тяжёлых 32-тонных тягачей с установленными на шасси жилыми отсеками. На барьер перекидывали толстенные брёвна, и осторожно ставили «Харьковчанку» 50-тонной стрелой-тяжеловесом на этот импровизированный грузовой пандус. Сидящий в кабине тягача механик-водитель заводил двигатель, и «Харьковчанка» с рычанием, в щепки кроша брёвна уширителями, — полутораметровыми железными уголками, приклёпанными к гусеницам для увеличения площади опоры, — выползала на барьер. Люди с облегчением переводили дух, вытирали вспотевшие лбы и заводили стропы на следующую машину.
Разгрузка шла непрерывно, днём и ночью — время дорого. Грузовые операции прерывались только тогда, когда с купола — с материкового ледника — задувал сток. Сток — это равномерно дующий сильный ветер: над Антарктидой огромные массы воздуха остывают, тяжелеют и начинают стекать с антарктического купола к его краям — к берегам океана. Ощущение такое, что на тебя постоянно давит холодная упругая стена — скорость ветра не меняется часами и даже сутками.
При беглом взгляде с мостика судна на пространство между барьером и домиками Мирного казалось, что перед тобой поле отгремевшего ожесточённого танкового сражения — столько там было скелетов всевозможной техники. Машины со временем выходили из строя, и их просто бросали — не везти же этот металлолом через весь земной шар обратно (а его ведь ещё и погрузить надо!). И мёртвые тягачи обречённо замирали на белом фирне — это нечто среднее между снегом и льдом, — постепенно уходя в толщу ледника, как в трясину. С наступлением полярной ночи зелёные сполохи южного сияния играли в пустых глазницах черепов-кабин (всё стёкла давно сняты или попросту повыбиты), создавая какое-то жутковато-мистическое впечатление…
Напротив Мирного расположен небольшой остров Хасуэлл, известный тем, что там живёт одна их самых крупных в Антарктиде колоний пингвинов Адели. А между Хасуэллом и барьером находятся два совсем крохотных островка: остров Буромского и остров Зыкова. Названы они так в честь тех двоих, что погибли у Мирного в 1957 году при разгрузке «Оби»; и могилы этих людей здесь, на острове Буромского, на антарктическом кладбище.
В семидесятых годах на острове Буромского было свыше двадцати захоронений — люди гибли чуть ли не в каждую экспедицию, и их, как и технику, не везли обратно в родные края, а хоронили в Антарктиде. Гибли по-разному: Антарктида щедра на опасные сюрпризы. Проваливались в занесённые снегом трещины — их называли (и называют) «минными полями Антарктиды», — замерзали, заблудившись во время пурги в нескольких сотнях метров от дома, становились жертвами других несчастных случаев. Самой «урожайной» была, если не ошибаюсь, 6-я экспедиция — тогда погибли пять человек. Один из них, катаясь на лыжах, сорвался с барьера и разбился о морской лёд, а четверо погибли во время пожара в одном из жилых балков. К этому времени первые строения Мирного уже утонули в толще ледника, и люди выбирались наверх через пробитый в фирне туннель. Вспыхнувший огонь перекрыл этот единственный выход, и находившиеся в балке полярники не сумели выбраться. А могила-обелиск самого первого погибшего в Антарктиде россиянина — водителя вездехода П.Хмары — виртуальная: Хмара провалился вместе с машиной под лёд у Мирного во время Первой антарктической экспедиции и утонул.
А более всего врезалась в память на этом печальном острове такая картина: у самой надгробной плиты с выбитыми на ней фамилиями тех, кто обрёл в Антарктиде вечный покой, устроилась парочка симпатичных пингвинов Адели — небольших созданий в локоть ростом. А между заботливыми родителями высовывалась головёнка пушистого птенца с чёрными бусинками любопытных глаз. И выглядело это символом победы жизни над смертью…
Антарктида вообще настраивает на философский лад: когда видишь исполинские бело-голубые громады айсбергов (антарктические ледники — это настоящий генератор плавучих ледяных гор), по сравнению с которыми мощное современное океанское судно кажется утлой скорлупкой (такую раздавить мимоходом — и не заметишь!), или белое безмолвие спящего материка, переходящее в небо так незаметно, что даже не различить линию горизонта, начинаешь понимать: зря человек так кичится своей властью над природой. Нет никакой власти, и природа нас попросту терпит — до поры до времени.