Рассказы
Шрифт:
В этом же районе располагались различные фабрики, на которых работали преимущественно русские рабочие. Все они отоваривались в магазине «Оборот», причем мой дед, хотя и не был «революционно настроен», всегда поддерживал тех, кому в данный момент было нечем платить за одежду для себя, для жен и детей: он предоставлял беспроцентные кредиты, прощал долги, когда понимал, что человеку платить нечем. Благодаря такой политике он пользовался большим уважением среди местного населения.
Жил он со своей семьей в большом доме, где наряду со столовой, гостиной и спальнями, был даже свой театр, в котором часто выступали заезжие гастролеры. В этом же зале был оборудован кинопроектор, показывали кино, причем это был, вероятно, первый кинотеатр не только в Бухаре, но и во всем нынешнем Узбекистане. К просмотру кинофильмов допускались и посторонние, причем Мария, жена моего деда, исполняла в этом случае роль первой в истории этой страны кассирши кинотеатра.
Моя мать рассказывала, что
Товары мой дед получал, в основном, из Польши, которая тогда входила в состав Российской Империи. В связи с этим он часто ездил в Варшаву. Однажды, возвратясь из поездки, он привез с собой молодую женщину, которая, как заподозрила его жена Мария, была его любовницей. Дед посадил приезжую за кассу магазина, но Мария немедленно выгнала ее оттуда: к деньгам она посторонних не допускала. Чтобы сохранить семейный мир, мой дед преподнес жене подарок — золотую цепь. Именно цепь, а не цепочку: говорят, что она была длиной около полутора метров и весила больше двух килограммов. Но это еще больше разозлило Марию, она кричала ему: «Мало того, что ты привез сюда эту б…дь, свою любовницу, так ты еще меня на цепь посадить задумал?!» Она схватила цепь и начала ею стегать мужа так, что ему пришлось быстро ретироваться. Но, несмотря на такие скандалы, которые периодически повторялись, мой дед прожил со своей женой долгую и счастливую жизнь, имел четырех сыновей и дочь, которая впоследствии стала моей матерью.
Дела процветали. Мой дед стал одним из самых уважаемых людей в городе. Трех своих старших сыновей он отправил учиться за границу. Двое младших детей учились в гимназии, причем для самой младшей — Амалии, завели гувернантку.
Но вот началась война, а потом революция. С доставкой товаров возникли большие трудности. В конце 1917 года революция докатилась до Бухары и Ташкента. Новые власти начали экспроприировать имущество зажиточных семей. Приятель моего деда, служивший в филиале какого-то швейцарского банка, предложил ему задним числом перевести все его деньги в Швейцарию. Но мой дед понимал всю опасность такого мероприятия и отказался, он не стал ждать, когда конфискуют его магазин, а сам передал его государству. Несмотря на это, его через некоторое время забрали в ГПУ, пытаясь выяснить, не осталось ли у него каких-либо ценностей. Однако это вызвало неожиданную для работников ГПУ реакцию: перед зданием, где располагалось это учреждение, начались демонстрации местных рабочих, требовавших немедленного освобождения моего деда. Его выпустили. В 1918 году семья переехала в Ташкент, где мой дед устроился на работу киоскером — продавал газеты, журналы и прочие мелочи. Других возможностей зарабатывать на жизнь не было, так как он считался «лишенцем», то есть лицом, не имеющим гражданских прав.
Позже, когда начался НЭП, его снова пригласили в ГПУ и предложили заняться коммерцией, открыть новый магазин. Но дед отказался. Дома он сказал: «Никогда нельзя угадать, как поведет себя через минуту сумасшедший, а эта власть подобна сумасшедшему — угадать, что они надумают и сделают завтра, невозможно!» Скончался мой дед в 1933 году.
По-разному сложилась жизнь его детей. Один из них, старший, Самуил не вернулся в Россию из Швейцарии, где он учился. Хотя он женился на местной женщине и имел право на получение швейцарского гражданства, он от него отказался, так как считал, что второе гражданство может помешать ему вернуться в Россию, когда, наконец, падет большевистский режим. Отсутствие гражданства не давало ему возможности открыть свой врачебый кабинет. Поэтому он перебивался случайными заработками, заменял врачей, оказывал медицинские консультации. Падения советской власти он так и не дождался и скончался в Швейцарии во время войны.
Другой сын моего деда, которого звали Анатолием (Нотиком) воевал в Белой армии. Вместе с остатками армии Врангеля он бежал в Турцию, где заразился туберкулезом и умер в 1923 году в возрасте 24 лет.
Третий сын, Михаил, окончил медицинский факультет в Швейцарии, вернулся в Россию, работал врачом в Ташкенте в «сыпном» бараке, заразился тифом и скончался в 1921 году в возрасте 26 лет.
Совсем иначе сложилась судьба еще одного моего дяди, Льва (Леона). В 1912 году он уехал за границу, но после революции очень хотел вернуться домой в Россию. В 1918 году он обратился в Стокгольме к представителю Советской России в Швеции, Норвегии и Дании В.В. Воровскому, предложив свои услуги. Кроме русского и немецкого языков, он владел всеми скандинавскими языками, и его с удовольствием взяли на должность переводчика, а затем и дипкурьера. В течение нескольких лет он возил дипломатическую почту в Швецию и Данию, а затем в Афганистан и в Персию. Не отказывался он и тогда, когда ему поручали под видом дипломатической почты возить в Афганистан оружие. В 1921 году его назначили уполномоченным Наркоминдела РСФСР по Туркестану и Средней Азии. Но проработал он в этой должности недолго,
Ну а что касается единственной дочери моего деда, Амалии (Милы), то она вместе с мужем и старшим сыном в 1933 году переехала в Баку, где жили родители моего отца. Скончалась она в 1969 году.
Моя бабушка, Мария была не столь законопослушной, как мой дед, и расставаться со всем своим достоянием не хотела. Бумажным деньгам она не доверяла, а потому хранила золотые червонцы. Когда деда забрали в ГПУ и возникла опасность обыска, она уложила сотню (а может быть и больше) золотых монет в чулок и зарыла его в погребе. Это была ее трагическая ошибка — надо было уложить «десятки» в какую-нибудь более прочную тару, например, в металлическую банку. В погребе водились крысы, которых, как оказалось, очень привлекают блестящие монеты. Они их растащили. И когда Мария решила достать свой клад, то его не оказалось. Весь пол в погребе перерыли, но нашли лишь две монеты. Позже они хранились у моих родителей и в тяжелые послевоенные времена были проданы.
Вот так, «благодаря» Советской власти, потомкам моего деда и мне в том числе, как и многим другим наследникам состоятельных людей, не досталось от деда никакого наследства!
Патриотическое имя
Давая детям имена или прозвища, родители часто не думают о том, как их дети с этими именами будут жить, когда станут постарше.
В одной бакинской семье родился ребенок, мальчик. Назвали его Рахманом. Но он был такой хорошенький, такой милый, что все окружающие с легкой руки его бабушки стали звать его «Барашкой». Барашка часто играл во дворе, где было немало других детей. Все привыкли к этому имени, но шли годы, и Барашке исполнилось 14 лет. Его уже трудно было воспринимать как Барашку, выросшие дети во дворе теперь часто звали его «Бараном». Это, конечно, не нравилось его семье. И тогда они официально объявили всем соседям, что Барашка отныне больше не Барашка, а Рахман. Но привыкнуть к новому имени его дворовым друзьям было трудно, и еще долго ему приходилось им повторять:
— Я не Барашка, а Рахман.
Множество имен, причем официальных, зарегистрированных в ЗАГсах, было рождено в России революцией: Владлен (Владимир Ленин), Сталина, Девянварь, о которой я рассказывал в одном из рассказов, и даже Трактор и Реввоенсовет. Многие из таких имен были трудно произносимы, а самое главное, не только не нравились самим носителям этих имен, но и приносили им моральные страдания.
Часто из-за неблагозвучности были вынуждены менять свои имена евреи. Делали они это обычно неофициально: в паспорте одно имя, а в жизни другое. Так, я знал одного парня, отца которого звали Срул. Он всем говорил, что его отчество — Исакович. Был у меня и другой знакомый, которого родители назвали Шмуликом. Он представлялся всем как Шура или Шурик. В общественных местах моя мать стеснялась громко звать моего отца Абрашей, она в таких случаях кричала: доктор, доктор! Наша соседка, еврейка, назвала своего младшего сына Исааком. Но когда началась война и быть евреем стало просто небезопасно, она не пожалела сил и денег, чтобы изменить его имя на Анатолий. Война закончилась, и новое имя осталось только в паспорте, а все продолжали звать его Изей.
Но иногда неудачно данное имя могло привести к гораздо более серьезным последствиям.
Дело происходило сразу после окончания Великой Отечественной войны в одном из небольших городов Азербайджана. Махмуд, которого мобилизовали еще в 1942 году и который солдатом дошел до Берлина, живой и невредимый благополучно вернулся домой. Радости семьи не было предела. Отец и мать считали, что теперь настало время Махмуду жениться, обзавестись собственной семьей. Они даже уже подыскали ему невесту. Махмуд был не против, и вскоре сыграли свадьбу. Не прошло и года, как в новой семье родился ребенок, сын. Встал вопрос об имени, которое надо ему дать. Дед был человеком верующим и считал, что ребенка надо назвать Мухаммедом. Но Махмуд был категорически против: в армии он вступил в партию и его кумиром стал «вождь всех времен и народов» товарищ Сталин, под руководством которого, как считал Махмуд, была одержана победа над фашистской Германией и благодаря мудрому руководству которого он, Махмуд, остался жив. Он хотел своего первенца назвать «Сталином».
В ЗАГсе не решились записать ребенка этим именем. Стали выяснять мнение райкома партии. Но первый секретарь райкома увидел в желании Махмуда проявление патриотизма. Он не только разрешил дать ребенку имя «Сталин», но дал указание осветить этот замечательный факт в районной печати. Так в небольшом азербайджанском городе появился ребенок, которого звали Сталин Махмуд оглы.
Рос он непослушным ребенком. Пропадал подолгу на улице, в школе учился очень плохо, дрался, часто прогуливал уроки. Мать его постоянно разыскивала по всему небольшому городу, а найдя, ругала на чем свет стоит. Она громко кричала: