Рассказы (-)
Шрифт:
Он поднял глаза и стал обсуждать с Ермаковым и Маметкулом подробности их будущей жизни на острове. Решено было, что, кроме них, в число караульных, остающихся на острове, войдут: Петров, трубач Финогеша, Нефедов, Семенов и Пупков.
Внизу на площадке корабельная рында "Принцессы Анны" зазвонила в знак того, что обед закончен и пора приступать к работам. Гвоздев отпустил матросов, а сам решил пойти проведать князя, которого еще ни разу не видел с того дня, как его отвезли в деревню. Он знал, что князю лучше и он уже вне опасности.
Осмотрев
– Густ! Гу-уст!
Мичман понял, что мать Густа зовет сына, чтобы он был переводчиком. Густ вышел из сарая с рубанком в руках, весь осыпанный стружками. Он чинил бочонки для засола осеннего улова рыбы.
– О!
– радостно улыбаясь, сказал он.
– Зтраствуйте, косподин мичман!
Поговорив с Густом и его матерью о здоровье Борода-Капустина и узнав, что тому через несколько дней можно будет без риска предпринять морское путешествие, мичман вошел в комнату, где находился больной.
Князь стоял перед кроватью, опираясь о спинку стула слабыми руками. Похудевшее лицо его с заострившимся носом заросло короткой полуседой щетиной. Он смотрел на мичмана с испуганным ожиданием и, вероятно против воли, улыбался жалобной, болезненной улыбкой. Эта умоляющая, жалкая гримаса царапнула доброе сердце мичмана.
Он уговорил князя лечь в постель и посидел с ним несколько минут. После расспросов о здоровье и сообщения о ходе дел на берегу разговор оборвался. Князь, все так же улыбаясь, страдающими глазами смотрел на мичмана, видимо стараясь прочесть у него на лице свой приговор. Он молчал, порывисто и хрипло дыша.
– Ну, поправляйтесь, поправляйтесь скорее, - сказал мичман вставая. Да не мучайтесь. Бог вам судья, а я вас не погублю. Пусть все идет само собою. Наверное, суд окажет вам снисхождение.
Ничего не сказав, князь заплакал, закрыв лицо ладонями, а мичман быстро вышел из комнаты и направился к Ванагу, чтобы условиться с ним о доставке на материк. Оказалось, что через неделю должно было прийти судно, которое снабжало островитян на зиму всем необходимым и скупало предметы их производства.
Вернувшись в лагерь, мичман стал торопить работы. За несколько дней была закончена переноска в склады корабельного имущества. На площадке возле них был установлен флаг, тут же повесили рынду "Принцессы Анны", и отряд Ермакова, отделившись от остальной команды, еще при мичмане зажил размеренной и трудовою жизнью, которую Ермаков намерен был поддерживать и в его отсутствие.
Был серый,
До самых глубоких сумерек мичман стоял на корме парусника, следя, как медленно уменьшается, как бы погружаясь в море, тяжелый массив мыса Люзе.
А когда смерклось, над морем, далеко-далеко под пасмурным небом, звездочкой засиял огонек. Это оставшиеся на острове моряки зажгли костер на вершине мыса, прощаясь с товарищами.
Необыкновенно горько и грустно почему-то стало на душе у мичмана.
8. АУСТЕРИЯ "ТРИ КОРОНЫ"
Со дня гибели "Принцессы Анны" минуло более двух лет.
В конце мая 1736 года в Ревельском порту ошвартовался купеческий корабль "Реизенде Тобиас" под датским флагом.
На пристани возле него быстро собралась толпа любопытных. "Реизенде Тобиас" не походил на обычные коммерческие суда, а всеми своими статьями напоминал быстроходный военный фрегат. И только отсутствие мощной артиллерии позволяло считать его за мирного "купца".
Портовое начальство и таможенные чиновники поднялись по трапу.
На палубе их поджидал высокий человек в нарядном кафтане кофейного цвета и в треуголке такого же оттенка, надетой поверх черной шелковой косынки.
Эта косынка, повязанная низко, по самым бровям, и страшный шрам, пересекавший левую щеку и рассекавший веко так, что глаз был полуприкрыт, придавали человеку в кофейном кафтане мрачный и воинственный вид.
– Капитан Штроле, - представился он, - прошу ко мне в каюту.
Он говорил по-русски с легким акцентом.
"Реизенде Тобиас" пришел без груза, и все формальности были покончены быстро.
Проводив чиновника, Штроле набросил на плечи плащ, оправил шпагу и, отдав несколько распоряжений своему лейтенанту, спустился на набережную, где все еще стояли зеваки, удивляясь необычно щегольскому виду купеческого судна.
Штроле, чуть прихрамывая, зашагал прямо на людей, глядя сквозь них невидящим взглядом желтых волчьих глаз. И люди невольно сторонились, очищая ему дорогу. С набережной он свернул в тесную старинную улицу. Здесь было сумрачно и сыро. Заходящее солнце освещало только верхние окна трехэтажных узких домов, жавшихся вплотную один к другому.
В лавках и харчевнях, которых здесь было множество, уже горели свечи.
Аустерия "Три короны" была самым крупным заведением в этом квартале. Зал, где облаками ходил табачный дым и слышался многоголосый гомон, был переполнен, но посетители вели себя чинно. Штроле хотел было повернуть обратно, но негр в засаленном, когда-то, видимо, роскошном алом турецком костюме уже снимал с него епанчу и протягивал руку за шляпой. Капитан отдал ее и, прихрамывая, пошел между столиками, отыскивая себе место по вкусу.