Рассказы
Шрифт:
Ну, а сейчас посмотрим, какие травы или, вернее сказать, пилюли пропишет мне Титыч за наши последние номера: много жалоб от «пострадавших».
На бегу, но все-таки очень крепко целую тебя.
Твой Алексей»
«Напоминаю, что до отъезда летчика осталось всего двенадцать дней.
А ты заполняешь свои письма рассказами, которые меня совершенно не интересуют: газета, бутовый камень…
Да приедешь ты сюда в конце концов или нет?!
М.
P. S.
М.»
«Дорогая моя Маринка! Твои сообщения о летчике очень напоминают мне наши ежедневные газетные шапки: «До окончания работы осталось всего десять дней!», «До пуска объекта — всего неделя!». Впрочем, прости меня за глупое сравнение.
Ты пишешь мне зло и раздраженно. Но вот удивительно: когда я читал вчера твое письмо со всеми этими «совершенно безразлично» и «я махнула рукой», мне вдруг ясно вспомнились другие письма… Я подошел к своему еще до сих пор не распакованному чемодану и достал их. Мамины письма…
Мама часто бывала в командировках, а я оставался дома один. И вот что она писала мне издалека: «Я ничуть не сомневаюсь, что ты там без меня уже нахватал целую кучу двоек!.. А когда ты ложишься спать, конечно, забываешь выключить газ… Я уже махнула рукой на твое будущее, но меня все же поражает, как можно целыми днями сидеть в темной ванной комнате над какими-то мокрыми фотопленками, когда на свете есть Гончаров, и Тургенев, и Диккенс».
Мама прекрасно знала, что я никогда не получал двоек. И что, если бы я хоть однажды забыл выключить газ, у нее бы уже не было сына. Но она так писала… А я читал и сердился. И только потом, когда мамы не стало, я перечитал и понял все ее письма: в них были любовь и тревога…
Как и в твоих! Могу ли я на тебя сердиться?
Могу ли сердиться, если и сам люблю еще сильнее, чем прежде! Пойми это… У меня только меньше оснований для тревог: у вас там солнце, и море, и гроздья винограда на подоконнике. Но может быть, один твой летчик перевешивает все здешние опасности? И даже сырой вечерний воздух при моих слабых легких, а?
Нет, не верю! И за то, что не верю, крепко целую тебя.
Алексей»
«Маринка, родная!
Минуту назад я вернулся из типографии, раздеться не успел — и вот уже спешу рассказать тебе об истории с Владиславом Петровичем Езерским. Наши молодые ребята зовут его «Владик», что в расшифрованном виде означает: «Владыка
Нам, к примеру, он не дал помещения для типографии, хотя мог бы его найти. Ему приятней, однако, чтобы мы по нескольку раз в день топали в Каменищи и обратно.
Одним словом: «Чего моя левая нога пожелает!» Свой фельетон мы так и назвали: «Наше слово — к левой ноге Владислава Петровича!»
И, представь себе, Владик заранее узнал о статье. Нет, он ничего не вынюхивал — просто директор типографии проговорился. Езерский отказал ему в новых шрифтах («Вы и старыми больно шлепаете!»), а директор ему в ответ: «Вас-то уж шлепнем! И на первой полоске!»
Владик немедленно принял меры. Прежде всего он помчался к начальнику. А наш старый таежный охотник ответил ему: «Я тебя, Езерский, сам давно на мушке держу. Но пусть газета первая пальнет! Сразу оценишь этих «разбойников».
Ты думаешь, Владик сдался? О нет! Он с ходу реквизировал автомобиль, на котором мы иногда ездим в типографию, и я прошагал десять километров в темноте через лес (так намного короче).
Газета завтра опоздает. А мы в самом конце номера напечатаем жирным шрифтом: «Номер не вышел вовремя из-за того, что герой нашего фельетона, Владислав Петрович Езерский, вновь оказался во власти своей левой ноги». Борьба так борьба!
Алексей.
P. S. Прости! Первый раз в жизни забыл поцеловать тебя: зол, не хочу сказать «как собака» (зачем обижать собак!), точнее сказать — «как зверь». И валюсь с ног от усталости. Прости!..»
«Быть может, это прозвучит пошловато, но я убедилась: время — самый надежный целитель. Еще недавно я бы ужаснулась, узнав, что ты со своими легкими прошагал десять километров по сырому вечернему лесу. А сейчас это твое сумасшествие (ты слышишь: сумасшествие!) меня нисколько не тронуло. Ну ни капельки!
Хотя мои сообщения о летчике и напоминают тебе какие-то там газетные «шапки», я все же дерзну еще раз сообщить: он уезжает отсюда через неделю и очень просит меня до отъезда что-то ему ответить. Ради меня он готов перевестись на постоянную работу сюда, в Крым: преподавателем в какую-то летную школу. Я вижу, что он, в отличие от тебя, по-настоящему… Да, да: именно по-настоящему и именно в отличие!
Не воображай только, что я когда-нибудь приеду в твой дикий лесной край: это значило бы не уважать себя, не ценить своей работы и, наконец, не дорожить твоим здоровьем. Хотя им я, кажется, почти уже и не дорожу.