Рассказы
Шрифт:
По какой-то причине я посмотрел на часы. Затем я на негнущихся ногах подошел к бару и произнес голосом, похожим на калейдоскоп:
— "Джек Дэниелс", чистый.
Я все еще пытался поднять рюмку, не расплескав виски, когда услышал, как с грохотом распахиваются двойные двери и знакомый голос кричит:
— Полиция! Это облава! Всем оставаться на своих местах!
Я повернулся и посмотрел на Вольфа Боделла, а Вольф Боделл в ответ посмотрел на меня. Не знаю, заподозрил ли он, что я настучал шерифу, или нет, но в тот момент мне было все равно. Кто-то сказал:
— Он дышит…
Это и уверенность в том, что Джейми больше никогда не попытается повеситься.
Я подошeл к Страдалице Кейт и сказал:
— Привет, Лорел.
Она медленно перевела взгляд на меня, все еще вытирая правую щеку скомканным платком.
— Привет, крыса, — ответила она.
Дело, конечно, так и не дошло до суда. По решению окружного суда "Золотые Лошадки" были закрыты, а одиннадцать месяцев спустя вновь открылись как "Старая лачуга с ребрышками", но вскоре снова закрылись из-за вспышки пищевого отравления.
Вместо судебного преследования Джейми согласился пройти минимум трехлетний курс обследования и реабилитации в психиатрическом центре "Фрутридж" в Сакраменто, безопасном учреждении для особо психически больных.
Родители Лорел Фэй внесли за нее залог и наняли лоснящегося адвоката из Сан-Франциско, который был похож на Джаббу Хатта в полосатом костюме, и который пообещал такой долгий, дорогой и сложный судебный процесс, что окружной прокурор решил, что дальнейшее рассмотрение дела противоречит общественным интересам. Лорел прислала мне по почте тридцать десятицентовиков вместе с открыткой с изображением Тайной вечери и штрихом шариковой ручки, указывающей на Иуду Искариота.
В первую неделю сентября я навестил Джейми. В психиатрическом центре "Фрутридж" были прохладные белые коридоры и внутренний дворик с терракотовыми горшками и веерными пальмами, а медсестры в желтой униформе приходили и уходили с приятными, собственническими улыбками.
Джейми сидел в своей простой белой комнате на простом деревянном стуле, уставившись в стену. На нем было что-то похожее на форму для дзюдо, только без пояса. Его волосы поседели и были очень коротко подстрижены. Его глаз снова был в глазнице, но теперь у него был странный разрез, так что я никогда не мог понять, смотрит он на меня или нет. Его кожа была необычно бледной и гладкой, но я полагаю, что это из-за лекарств, которые ему давали.
Он долго говорил о нардах. Он сказал, что пытался играть в них мысленно. В его голосе не было ни цвета, ни выражения, ни содержания. Это было все равно что слушать, как бежит вода. Он ни разу не заговорил ни о школе, ни о старых временах, ни о том, чтобы "задохлиться". Он не спросил, что случилось со Страдалицей Кейт. Я ушeл грустный из-за того, каким он стал, но в то же время радовался, что наконец спас его.
Два года спустя телефон зазвонил в 2:30 ночи, когда мой метаболизм был почти на нуле и я мечтал о смерти. Я пошарил вокруг в поисках трубки, нашел ее, уронил, затем снова поднял.
— Я тебя разбудил? — спросил хриплый, едва слышный
— Кто это? — я хотел знать.
— Я тебя разбудил? Я не хотел тебя будить.
Я включил лампу на прикроватной тумбочке. На ночном столике лежали мои наручные часы, фотография родителей в рамке, стакан воды и потрепанный экземпляр журнала "Specimen Days in America".
— Джейми, это ты?
Молчание. Кашель.
— Джейми?
— Мне нужна твоя помощь. Мне очень нужна твоя помощь.
— Тебе нужна моя помощь сейчас?
— Произошел несчастный случай, Джерри. Ты мне действительно нужен.
— Что за несчастный случай? — спросил я.
По моей спине пополз холодок.
— Tы должeн мне помочь. Tы действительно должeн мне помочь.
Я припарковался у мотеля "Форт" и вылез из машины. Улицы Сакраменто были пустынны. "Форт" представлял собой старое шестиэтажное здание с облупившимся фасадом, выкрашенным в коричневый цвет, и неоновой вывеской, на которой то и дело вспыхивали слова "MОТ… ОРТ". По соседству был китайский ресторан с изображением сверкающего дракона на витрине.
Внутри отеля сильно пахло оружейной смазкой с примесью дезинфицированной рвоты. За стойкой регистрации сидел на удивление опрятный и симпатичный молодой человек в рубашке с короткими рукавами и коротко подстриженными светлыми волосами, который читал "Европa за $60 в день". Когда я спросил у него, где комната Джейми, он ответил:
— Шесть-ноль-три, — даже не взглянув на меня.
Я направился к лифту.
— Не работает, — сказал он, по-прежнему не поднимая глаз.
Я поднялся на пять лестничных пролетов. Это было похоже на восхождение на пять этажей Чистилища. Из-за закрытых дверей я слышал бормотание телевизоров, невнятные разговоры, ощущал острые запахи готовящейся пищи. Наконец, я добрался до шестого этажа и пошел по темному, узкому коридору с линолеумом на полу, пока не нашел комнату 603. Я некоторое время прислушивался у двери. Мне показалось, что я слышу звуки марша. Я постучал.
— Джейми? Ты здесь, Джейми? Это я.
Ему потребовалось много-много времени, чтобы открыть дверь. Цепочки, замки, засовы. Наконец дверь распахнулась, и я услышал, как он сказал:
— Тебе лучше войти.
Я на мгновение заколебался, а затем шагнул внутрь. Комната была освещена единственной настольной лампой без абажура, так что тени, которые она отбрасывала, были грубыми и бескомпромиссными. В комнате стоял ужасный запах — сладковатый запах мочи и разложения. В дальнем углу стоял диван-кровать, заваленный грязными красными одеялами. Слева от меня — перевернутое кресло, обнажающее свои вырванные внутренности.
Джейми был обнажен. Его тело было настолько изуродовано шрамами, что я бы его не узнал. Глаза у него были покрасневшие, а волосы торчали дикими, безумными пучками. Вокруг его шеи, как у палача, была обмотана длинная тонкая нейлоновая веревка. Она была такой длинной, что он небрежно смотал ее и обмотал вокруг левого предплечья, как официант, держащий салфетку.