Рассказы
Шрифт:
«Винсент Грейлинг, родился 17 октября 1908 года, умер 12 декабря 1957 года. Доцент факультета когнитивной психологии в Массачусетском Технологическом Институте, 1934–1957.
Грейлинг был нейробиологом, специализирующимся на разных формах синестезии — состояния, при котором чувства связаны между собой таким образом, что стимуляция одного сенсорного или когнитивного направления автоматически стимулирует второе или даже третье направления.
В 1928 году женился на Джоан Баннерман, младшей дочери профессора Хамфри Баннермана.
Мартин взглянул на фотографию. Винсент Грейлинг сзади написал: «Вера, 16.01.55», и всё же размытый образ между деревьями не мог быть Верой — по крайней мере, той самой Верой. Если она погибла в шесть лет, значит это произошло в 1937 году, за восемнадцать лет до фотографии.
Мартин продолжил читать.
«Джоан Грейлинг умерла в 1952 году от рака яичников. После её смерти профессор Грейлинг стал вести уединённый образ жизни, хоть и опубликовал несколько научных статей по синестезии, в первую очередь «Когнитивные и перцептивные процессы у людей с врождённой и приобретённой синестезией». Ни одну из его работ не приняли, потому что исследования в сфере синестезии были практически прекращены научным сообществом, и после 1955 года он больше не представлял документы на рассмотрение.
Он был обнаружен мёртвым в своём кабинете с разорванной сонной артерией, что и послужило причиной смерти. На его теле было обнаружено несколько ушибов, а один из рукавов был разорван, но на основании того, что кабинет был заперт изнутри, а ключ был всё ещё в двери, судмедэксперт округа Мидлсекс постановил, что имело место самоубийство».
Мартин закрыл лаптоп и откинулся в кресле. Он задумался, стоит ли ему ещё раз слушать пластинку «Лаванда». Он не понимал, почему, когда он спустился, Серена сказала, что он пахнет кровью, хотя сам он был совершенно уверен, что на нём всё ещё остаётся запах лаванды. Может быть, из-за приближающегося рождения Сильвии взбесившиеся гормоны сбили ей обоняние. Он гораздо сильнее желал поставить вторую пластинку — «Двигающиеся тени» и выяснить, что же произойдёт, когда он её послушает.
Мартин уже готов был поставить пластинку, когда услышал, как его зовёт Серена. Он прошёл по лестничной площадке к главной спальне и открыл дверь.
— Ты скоро? — спросила она.
Он подошёл к кровати и поцеловал её в лоб.
— Ещё полчасика. Я хотел послушать ещё одну пластинку и всё.
— Я чувствую что-то странное в доме.
— Странное? Это как?
— У меня ощущение, что мы тут не одни. Что здесь есть кто-то ещё.
— Конечно, здесь есть кто-то ещё. Сильвия.
Серена шлёпнула ладонью по подушке.
— Я не про Сильвию, дурак. Я чувствую, будто по дому ходят люди.
— Серьёзно? Ты их видела? Слышала? Кто-нибудь из них оставлял грязную кружку в раковине?
— Нет, конечно нет. Это просто ощущение. Наверное, у меня воображение немного разыгралось. Я никогда раньше не жила в таком старом доме. Я привыкну.
— Хорошо, милая, — сказал он и снова её поцеловал. Поспи немного. Ты сегодня переделала уйму дел — кухню вычистила и всё прочее. Не хочу, чтобы ты родила раньше
— Какое там! У меня чувство, что я всегда буду беременной.
Мартин оставил дверь спальни приоткрытой на случай, если ей захочется снова его позвать, и дверь кабинета тоже не стал закрывать. Он сел за стол, положил пластинку «Двигающиеся тени» на вертушку и запустил её.
После первоначального шипения иглы он услышал шелест, похожий на ветер, дующий сквозь деревья. Он продолжался почти минуту, прежде чем к нему прибавилось какое-то странное прерывистое позвякивание. Оно походило на китайские колокольчики или на помешивание ложкой в стакане чая. Затем на смену шелесту и позвякиванию пришли далёкие, глубокие и гулкие вздохи. Вздохи не обязательно были человеческие. Они могли исходить от чего угодно, вроде крепёжных стоек под огромным давлением или умирающих в трясине животных, призывающих друг друга.
После четвёртого или пятого вздоха Мартин краем глаза что-то заметил — тёмную тень, которая мелькнула в открытом дверном проёме так быстро, что он даже не был уверен, видел ли он вообще что-нибудь. Он пристально смотрел на проём, ожидая, что она появится, но, хоть шелест, позвякивание и стенания продолжались, казалось, что одна мимолётная тень — это единственное видение, которое эта пластинка смогла вызвать.
Он подумал проиграть пластинку заново и уже было поднял звукосниматель, когда увидел другую тень, на этот раз на середине лестничной площадки, словно она только что поднялась по лестнице. Тусклая и размытая, она рябила, словно тень человека, идущего за штакетным забором. Но это явно была тень человека, и она двигалась в сторону приоткрытой двери в спальню.
— Эй! — закричал Мартин. — Эй, ты! Стой!
Он оттолкнул стул и побежал по площадке. И всё равно тень добралась до двери в спальню за долю секунды до него и без колебания вошла внутрь. Хотя это же была всего лишь тень. Дверь была лишь чуть-чуть приоткрыта, и ни один человек не прошёл бы там, не открыв её шире.
Мартин ворвался в спальню. Серена уже включила прикроватную лампу и сидела с широко открытыми глазами.
— Что? — спросила она. — На кого ты кричал?
Мартин огляделся. В комнате никого больше не было.
— Мартин, — повторила Серена. — На кого ты кричал?
Мартин обошёл комнату и даже заглянул за шторы. Там он увидел только мерцающие огоньки соседних улиц Белмонта и, в полумиле, красный и белый потоки автомобилей на Конкорд Тернпайк.
Он открыл дверцы встроенных шкафов, но там была только их развешанная одежда и аккуратно сложенные свитеры и носки.
— Мартин, ты меня пугаешь! Что ты ищешь?
— Ничего, — ответил он. — Всё хорошо. Это была всего лишь оптическая иллюзия, вот и всё.
— Какая оптическая иллюзия? Боже, надеюсь, ты не курил снова травку?
— Конечно, нет. Я её тогда попробовал в лабораторных условиях, для нейропсихологического проекта.
— Тогда ты был очень нервный. Как сейчас.
— Я не курил травку, Серена. Если бы и хотел, у меня её нет. Это было всего лишь визуальное расстройство. Как мираж.
— Мираж? Тут тебе не Сахара в разгаре дня, Мартин. Сейчас девять вечера. В помещении. В Массачусетсе.
— Я в порядке. Всё хорошо. Клянусь.