Расследователь. Предложение крымского премьера
Шрифт:
Обнорский произнес свой монолог, усмехнулся... Встал и прошелся по номеру, остановился у окна. За окном были сумерки, правый берег Днепра горел тысячами огней, работающий телевизор рассказывал о митингах и демонстрациях, сотрясающих Украину. Андрей повернулся к Звереву, сказал:
– Я не знаю, что делать... Найти Слепого, наверно, можно. Но ведь он ничего не скажет.
Зверев стряхнул пепел с сигареты, собрался было ответить, но у Обнорского запиликал телефон... Звонил полковник Перемежко.
– Андрей Викторович, - сказал
– Спасибо, - сказал Обнорский.
– Но это еще не все... помнишь, ты интересовался одним человеком? Гвоздарский его фамилия.
– Это который в бегах?
– Был в бегах. Теперь, благодаря тебе, мы его взяли.
– Поздравляю.
– Особо не с чем. Плохо взяли... Этот гад изменил внешность, ребята замежевались и засомневались: он - не он? А этот сучонок схватился за гранату.
– Ну?
– спросил Обнорский.
– Граната, к счастью, не взорвалась.
– Так слава Богу!
– Так-то оно так, но урод все равно в больнице...
– сказал Перемежко.
– Почему?
– изумился Обнорский. Перемежко помолчал немного, потом сказал:
– Ребята сгоряча, на нервах, помяли его... в общем, сам понимаешь.
– Понятно, - протянул Обнорский.
Он действительно понимал, что при задержаниях бывает всякое, что нервов опера сжигают очень много, и преступника, который схватился за гранату, могли не только искалечить, а и убить.
– Состояние у него тяжелое. Врачи говорят: может и помереть.
– Сожалею, - сказал Обнорский.
– Жалеть его, урода, не стоит, - ответил Перемежко.
– А ты знаешь, почему я тебе это говорю?
– Почему, Василий Василич?
– Он хочет встретиться с вами, Андрей Викторович. С нашими следаками говорить не хочет, а с Обнорским, говорит, мне есть о чем потолковать... перед смертью.
– Это он так сказал?
– спросил Андрей.
– Да, это он так сказал. Вы согласны?
– Согласен ли я?
– спросил Обнорский, удивляясь самой постановке вопроса.
– А что - такая встреча возможна?
– Я, Андрей Викторович, звоню тебе не по своей инициативе... Инициатива исходит от руководства.
"Вот оно что, - подумал Обнорский.
– Ребята напороли с задержанием, а раненый (возможно - умирающий) бандит представляет для них какую-то ценность... Что-то они хотят у него получить. Но он не идет на контакт. Заявляет, что будет говорить только с неким приезжим журналистом... Что движет им - раскаяние? Страх?"
– Андрей Викторович, - напомнил о себе Перемежко.
Задумавшийся Обнорский откликнулся:
– Да, да, Василий Василич... я слушаю вас.
– Так вы готовы?
– Конечно.
– Очень хорошо. Но вы, наверно, догадываетесь, что будут некоторые условия...
– Диктофонная запись разговора?
– Да, - ответил Перемежко.
– Мы позволим вам сделать эксклюзивное
Андрей задумался, потом сказал:
– Василий Васильич, мою предстоящую беседу с Гвоздарским вы сами назвали эксклюзивным интервью... Понятие интервью предполагает право журналиста на обнародование.
– Это исключено, - жестко ответил Перемежко.
– Вы отлично понимаете, что беседа с Гвоздарским возможна только на наших условиях: диктофон и неразглашение... Если вы не согласны, то...
– Я согласен, - сказал журналист Обнорский.
* * *
– Я согласен,- сказал Обнорский.- Когда встреча?
– Сейчас. Откладывать нельзя.
– Что - он действительно так плох?
– Медики не дают никаких гарантий... Если вы готовы, я пришлю за вами машину. Диктуйте адрес.
– Спасибо, я доберусь сам.
– Вы что, - изумленно спросил Перемежко, - не доверяете нам?
– Ерунду говорите, Василий Васильевич, - ответил Андрей, раздражаясь. Я в гостинице "Турист", но машину присылать не надо, доберусь сам... куда ехать?
...Обнорский, Перемежко и контролер шли по коридору тюремной больницы. Андрей вспомнил, как он впервые попал в подобное заведение. Это было восемь лет назад в Санкт-Петербурге. В областной тюремной больнице имени Гааза умирал старый законный вор Барон. Барон боялся унести в могилу тайну похищенной из Эрмитажа картины и сам искал контакта с журналистом Серегиным...
"История повторяется, - думал Андрей.
– Снова - тюремная больница, снова - умирающий человек... Конечно, Гвоздарский - это не Барон. Но все равно - история повторяется. Неотвратимо, жестоко, подло".
Перемежко тронул Обнорского за рукав. Андрей повернулся к нему. Контролер-прапорщик ушел вперед, полковник и журналист остановились в коридоре. Василий Васильевич сказал:
– Я, Андрей Викторович, еще раз обязан напомнить тебе о неразглашении.
Андрей кивнул. Перемежко смотрел пристально, в упор. Сейчас он не был похож на усталого бухгалтера. Из-под безобидной бухгалтерской внешности выглядывал умный, жесткий, битый жизнью оперативник.
– Вопрос о твоем участии в этом деле решался на очень высоком уровне. Ты иностранный журналист... некоторые считают, что не только журналист... Я поддержал решение о допуске тебя к Гвоздарю. Если ты нарушишь наши договоренности, меня вышвырнут из МВД как щенка.
– Я все понял, Василий Василич,-сказал Андрей.
– Разговаривать с Гвоздарским будешь один на один. Под вашу беседу специально освободили палату. Гвоздарь плох, сколько времени вам отпустит медицина, я не знаю... Кассету по завершении разговора сразу отдашь мне. Диктофон у тебя в порядке?