Расследователь. Предложение крымского премьера
Шрифт:
– Всегда в порядке, - сухо сказал Обнорский. Андрею дали белый, застиранный халат с заплаткой на рукаве. Халат был маловат, и Андрей просто набросил его на плечи. Врач брюзгливо сказал Перемежко:
– Вы, полковник, присягу давали?
Василий Васильевич удивленно посмотрел на врача, кивнул.
– А я, - продолжил врач, - давал клятву Гиппократа... Сейчас вы толкаете меня на нарушение клятвы. Я иду на это под давлением вашего генерала и только потому, что Гвоздарский, скорее всего, не жилец.
– Врач повернулся к Обнорскому: - Двадцать минут,
– Да, доктор.
– Для того, чтобы он мог говорить с вами, я сделал ему инъекцию, которая фактически подталкивает его к могиле... вам понятно? Вам знакомо выражение "non nосеrе"*?
* Не навреди (лат.),
– Да, доктор.
Гвоздарский лежал один в плотно заставленной койками палате. Белая марлевая повязка на голове резко контрастировала с желтым скуластым лицом. Лихорадочно горели глаза. Темные, живые. Обнорский посмотрел в эти глаза и подумал, что врач не прав, что не должен раненый бандит умереть.
Андрей присел на табуретку возле больничной койки. Врач посмотрел на капельницу, на Гвоздарского, на часы.
– Двадцать минут, - сказал он Обнорскому и вышел.
Скрипнула дверь, и стало очень тихо.
– Здорово, Араб, - сказал Гвоздарский. И даже попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой.
Андрей не мог знать, какой псевдоним ему присвоил покойный Заец, но как-то сразу догадался, почему Гвоздарский назвал его Арабом.
– Здравствуй, Станислав, - сказал Андрей.
– Граната не взорвалась, - произнес Гвоздарский.
– Я знаю, - ответил Андрей.
– Граната не взорвалась... иначе мы бы с тобой не поговорили.
– О чем ты хотел со мной поговорить, Станислав?
– Ты зови меня Гвоздем. Я от имени-то своего уже отвык. Если хочешь, можешь Монголом звать.
– Хорошо, - ответил Андрей.
– Подохну я видно... слышь, Араб, чего Айболит говорит: подохну я?
– Говорит, что шансы есть, - соврал Андрей.
– Врешь, братуха... Он и смотрит на меня, как на жмурика. Уже похоронил.
Андрей не знал, что ответить, и промолчал. Гвоздарский вздохнул. Вазелиновые скулы блестели.
– Дай закурить, Араб.
– Тебе же нельзя.
– Теперь мне все можно... Это у меня уже третья травма головы-то. Мне еще в Гудермесе, когда прикладом по голове отоварили, врач сказал: "Бросай войну, Гвоздь. Третий раз в жбан залепят - помрешь". Вот... Залепили. Дай, Араб закурить. Теперь мне все можно.
Поколебавшись, Андрей вытащил сигарету. Прикурил и вставил в бледные губы на заросшем щетиной лице. Гвоздарский затянулся. Раз, другой, третий... закашлялся и уронил сигарету. Андрей быстро подхватил ее с одеяла.
– Ух, - сказал бандит, - хорошо. Я почему тебя позвал? Я ведь знаю, что все равно подохну... меня уже в аду на довольствие поставили. Хочу рассказать про грузина. Тебе хочу рассказать... понял?
– Да.
– Это я тебя гонял по Владимирскому спуску. Помнишь?
– Еше бы. Я уж думал, что мне кранты.
– Не... команда была только покалечить. Но ты шустрый оказался.
– А кто
– Косой.
– Заец?
– уточнил Андрей.
– Он, сучара. Комитетчик бывший... ну да хрен с ним. Я тебе про грузина хочу рассказать... только тебе. Я к тебе присмотрелся. Вижу: крепкий мужик. С характером. С хребтом... Я книжки твои читал. Думал: мало ли чего написать можно! Теперь понял: дело пишешь. Может, обо мне напишешь... Напишешь, Араб?
Точка была поставлена. Рассказ Гвоздарского оказался тем последним эпизодом, который позволил поставить точку.
Обнорский пересек улицу и сел в машину. Сашка приглушил звук магнитолы и вопросительно посмотрел на Андрея.
– Поехали домой, Саша, - сказал Обнорский.
Шел снег. Пушистые белые хлопья мелькали в свете фар. Машина кружила по чистым улицам огромного города. Снег ложился на крыши, на голые деревья, на холодную черную воду могучего Днепра. Город был полон ненависти и тревоги... Город был полон надежд, ожиданием Нового года и нового века, до которого оставалось совсем немного.
Старенькая "пятерка", предоставленная киевским вором бывшему ленинградскому менту, печатала следы протекторов, увозила двух питерских журналистов от того мрачного здания, где умирал бандит Гвоздарский. Шел снег. Обнорский и Зверев в салоне молчали. Музыка в магнитоле оборвалась, и женский голос сказал:
"Двадцать один час в Киеве. Как всегда в начале каждого часа новости на нашей волне. Только что нам стало известно, что в зале игровых автоматов на Большой Житомирской неизвестным преступником убит помощник депутата Верховной Рады Леонида Матецкого. Убитый помощник - некто Макаров Геннадий - известен правоохранительным органам по кличке Слепой. Неизвестный киллер произвел четыре выстрела из пистолета ТТ в голову жертвы, бросил оружие и беспрепятственно скрылся... А теперь хроника политической жизни столицы..."
Зверев нажал кнопку, переключился на другую станцию.
* * *
Из прессы:
"Сегодня в полдень на площади Независимости начался митинг протеста. Митинг организовали 12 политических партий Украины, среди которых СПУ, КПУ, УРП, УКРП, "Вперед, Украина!", УХДС, У НП "Собор". К этой акции также присоединились УНА-УНАСО, Молодой Рух, Молодой "Собор", Шевченковская районная организация УНР. К этому мероприятию присоединились также ветераны студенческой голодовки на площади Независимости осенью 1990 года.
Размах и массовость проводимых мероприятий свидетельствуют о глубочайшем политическом кризисе на Украине".
"Народные депутаты, представляющие оппозиционные к власти фракции, а также внефракционные депутаты-оппозиционеры призывают руководителей силовых ведомств и президента Леонида Бунчука добровольно и немедленно уйти в отставку".
"Входе обсуждения информации о расследовании обстоятельств исчезновения журналиста Георгия Горделадзе в Верховной Раде лидер партии " Собор "Анатолий Матвеев, обращаясь к силовикам, заявил, что "своей холуйской политикой "они толкнули президента в пропасть".