Расссказы разных лет
Шрифт:
Они шли к морю мимо старых садов и виноградников, загороженных обветренными камнями. Потом они шли вдоль колхозного огорода, широко раскинувшего бесчисленные гряды. Было ещё совсем рано, но люди уже работали на огороде. Легкий ветер доносил из садов запах мяты и лавра.
— Зачем тебе эта тряпка? — спросила вдруг Делишад, коснувшись чадры. — Разве не красивее одеваться так, как мы? Ты разве не знаешь, что теперь женщины могут ходить без покрывала?
— Это отец... — смущенно косясь на белокурую, точно оправдываясь, ответила Саяра.
— Он не может тебе запретить, — сказала Делишад.
«Не может?» — подумала Саяра и вспомнила, как говорил Гаджи
— Он убьет меня, — упрямо сказала Саяра, вспомнив мертвое тело Пикя.
— Он не посмеет! — сказала Делишад, и брови ее сдвинулись в одну полоску, как у Гаджи Гусейна, когда он был зол. — Посмотри, Саяра! — сказала она с силой вытянув руку в сторону колхозных гряд. — Чьи больше огороды — отца или колхоза?
— Я не знаю этого человека, — перебила ее Саяра.
Тогда Делишад засмеялась и сказала что-то подруге на чужом Саяре языке, и обе подруги стали смеяться. А лицо Саяры стало горячим, как от огня. Делишад объяснила девочке, что колхоз — это не один человек, а сотни и даже тысячи людей, сообща владеющих виноградниками, пашнями, огородами, и сообща там работающих. И Саяра, поняв, удивилась и стала сама смеяться.
Море было в синих, зеленых полосах; оно уходило за мыс, терялось за горизонтом. Делишад и белокурая быстро разделись, побежали нагие навстречу морю, а Саяра осталась стоять на берегу среди мелких песчаных дюн, закутанная в покрывало. Подруги вернулись, влажными руками стащили с Саяры покрывало, платье и увлекли к морю. И страх охватил Саяру при виде безмерных и зыбких пространств впереди. Ей захотелось назад, на твердый, устойчивый берег, подальше от этой большой и страшной воды. Но подруги, крепко держа ее за руки, шли сквозь упругую воду вперед, навстречу волнам. Потом они стали учить Саяру плавать, горькая вода захлестывала ее с головой, и в страхе Саяра судорожно билась об воду, цепляясь за Делишад, визжала.
Но когда все трое вышли на берег, радостное возбуждение охватило Саяру, она подняла руки навстречу солнцу и ветру. Лежа на горячем песке, греясь в лучах солнца, словно ящерицы, купальщицы лениво играли песком и ракушками. Саяра осмелела, спросила у Делишад:
— Как это вы не боитесь воды?
В ответ Делишад сказала, что есть девушки-пловцы, плавающие, как рыбы, и девушки-летчицы, летающие, как птицы.
— Я знаю, что есть подводные царства и ковры-самолеты, — важно сказала Саяра. — Тетка Зарли рассказывала нам.
— Это не то, — улыбаясь, ответила Делишад и принялась рассказывать Саяре про девушек, прорывающих подземные ходы под огромной столицей, имя которой Москва, про девушек, стреляющих из ружей не хуже мужчин, про девушек, излечивающих людей не хуже волшебниц.
И хотя во всем том, о чем рассказывала Делишад, правды было в тысячу раз больше, нежели в рассказах тетки Зарли, Саяре было трудно и боязно верить этой чудесной правде. Делишад приблизилась к Саяре, речь ее лилась стремительно, и дыхание, словно горячий ветер, обжигало ухо Саяры.
С этого утра отрывистый стук молотка часто будил Саяру, и в предутреннем сне она ожидала его, этот стук. Она проскальзывала сквозь калитку, шла с подругами к морю. Она отдавала свое тело раннему низкому солнцу и утренней свежей воде и возвращалась назад, когда дом еще спал.
Однажды Саяра проводила Делишад со взморья до больницы, и Делишад пригласила ее к себе в комнату. Кровать, стулья, стол — ничего этого не было в доме Гаджи Гусейна. Саяра присела на краешек стула, держась
— Примерь, Саяра! — сказала хозяйка.
Саяра огляделась, сбросила покрывало, надела просторное платье хозяйки. Делишад расчесала гостье волосы, надела ей алую шапочку. И Саяра, взглянув в зеркало, не узнала себя: алая шапочка шла к ее матовому лицу, к ее смуглым щекам, покрытым персиковым пушком, к ее черным, точно лаком покрытым волосам; она и впрямь показалась себе красавицей — не хуже Делишад и белокурой.
Вошли приятельницы Делишад, оглядели незнакомую девушку.
— Это моя сестра, — сказала Делишад вошедшим.
Они поздоровались с Саярой за руку, и Саяра сидела среди них как равная. Она не понимала, о чем они говорят, но сердце ее билось сильнее — от гордости.
— Ничего не значит, что мы дочери разных отцов, — шепнула ей Делишад, — мы хотим быть сестрами, — верно, Саяра?
И Саяре хотелось громко крикнуть: «Верно, верно, сестра моя Делишад!» Но слезы дрожали у нее в горле, и она лишь тихо сказала:
— Спасибо, сестра...
И вдруг она поняла, что вместо погибшей Пикя есть у нее теперь другая сестра, Делишад.
Когда приятельницы ушли, Делишад сказала:
— Оставь себе эту шапочку, — это будет подарок от сестры.
И Саяра не знала, как благодарить Делишад, — так ей понравился подарок. Но, перед тем как уйти, она всё же сняла шапочку и спрятала ее за пазуху, потому что нельзя одновременно носить алую шапочку и покрывало.
На обратном пути Саяре встретился Гаджи Гусейн.
— Ты где шляешься? — закричал он. — С этой солдатской девкой?
Надо было молчать, ибо отвечать Гаджи Гусейну значило навлечь на себя еще больший гнев. И Саяра молчала и лишь крепче прижимала к груди шапочку. Дома она запрятала подарок, словно краденое, на дно сундучка, обитого жестью. Спустя несколько дней, улучив минуту, когда никого не было в комнате, Саяра надела шапочку и заглянула в зеркало Биби-Ханум. Но ей вдруг почудился шум, и, не успев даже полюбоваться собой, она в волнении снова запрятала шапочку на дно сундучка.
В один из этих дней, идя утром к морю за свежим песком, Гаджи Гусейн заметил дочь и племянницу, возвратившихся оттуда. Не поздоровавшись с Делишад, он взял Саяру за руку, молча повел домой. Войдя во двор, он наотмашь ударил Саяру по лицу.
— Посмей еще раз пойти с ней! — сказал он, поднося тяжелый кулак к лицу девочки. — Я убью тебя.
И Саяра, видя, как сдвинулись брови Гаджи Гусейна в одну черную полосу, поняла, что он не шутит, и с этого дня не стала вставать на утренний стук Делишад. Все домочадцы слышали, как громко стучит Делишад дверным молотком, но лежали притаившись, как мыши, притворяясь спящими. И Делишад не стала задерживаться возле знакомой калитки, потому что дел было полные руки — шел июнь, сезон отдыхающих, наводнивших селение, — и понемногу стала забывать Саяру. А Саяра тоже стала забывать свою названую сестру, — она старалась быть примерной дочерью и угождать отцу, не без тайной надежды, правда, упросить его взять с собой в город. И, казалось, любовь двух сестер увяла быстро, подобно тому, как быстро, уже в июне, увядают в этих краях цветы, иссушенные солнцем, — синие казачки, желтые цветы гусиного лука, красные маки на склонах холмов.