Рассвет над морем

Смолич Юрий Корнеевич

Охрану на эллингах организовать было проще: в нее вошли дружинники, на эллингах и работавшие. После окончания рабочего дня они просто спрячутся на своих рабочих местах, где у них заранее припасено оружие.

Когда начнет темнеть, часовой у ворот, тоже дружинник отряда, впустит на территорию порта Котовского, которому поручено руководство всей операцией…

Григорий Иванович пробыл день в Ботаническом парке, скрываясь в оранжереях профессора Панфилова, и двинулся в путь еще засветло. Идти с Малого Фонтана было довольно далеко, а добраться к порту нужно было до комендантского часа.

На этот раз Григорий Иванович был не загримирован. Маски помещика Золотарева, грузчика Григория, негоцианта Берковича могли быть

уже раскрыты, как и доктора Скоропостижного. Чем принимать еще какую-нибудь новую внешность, не лучше ли замаскироваться… под самого себя? Котовский рассуждал так: таким, какой он есть в действительности, Одесса периода французской оккупации его не видела; с прошлого года, со времени немецкой оккупации, он ни разу не появлялся на улице без маскарада.

Людей на улицах было немного: еще полчаса, и пробьет семь, после семи по каждому, кто выйдет из дома, патруль откроет огонь, — и люди уже заранее прятались по своим углам. Только отдельные прохожие или французские и деникинские офицеры, имеющие в карманах ночные пропуска, ходили спокойно, не спеша.

Григорий Иванович не пошел Николаевским бульваром — здесь проживало все начальство, — а свернул в Театральный переулок. По Екатерининской, проходным двором за зданием контрразведки, Сабанеевским переулком и Военным спуском он рассчитывал выйти на Приморскую, к эллингам.

В Театральном переулке из подъезда «Театральных номеров» вышла какая-то дама. Спрятав ключ в ридикюль, она, о чем-то задумавшись, постояла минутку на ступеньках, потом, глядя себе под ноги, медленно пошла навстречу Григорию Ивановичу. Григорий Иванович шагнул в сторону, чтобы разминуться. Дама подняла глаза и окинула безразличным взглядом того, кто давал ей дорогу. Григорий Иванович торопился и даже не взглянул на даму. Но дама неожиданно вскрикнула и как раз в ту секунду, когда Григорий Иванович поравнялся с ней, схватила его за руку. Григорий Иванович остановился и посмотрел на женщину. Память у него на лица была чудесная. Он сразу узнал: перед ним стояла с расширенными от удивления и ужаса глазами актриса Вера Холодная.

О том, что Вера Холодная — бывает у Энно, Котовский догадывался, хотя наверняка не знал этого. Да, он видел ее — своею среди присутствующих, когда под маской помещика Золотарева был на рауте у генерала д’Ансельма…

«Кто она — сознательная, продажная прислужница контрреволюции или заблудшая, неискушенная в политике, но честная интеллигентка, очутившаяся в стане врагов?»

В эту минуту актриса взволнованно воскликнула:

— Вы — Котовский… Я вас сразу… узнала…

Узнала! Да, она могла узнать. На даче у писателя Тодорова на станции Ковалевского в семнадцатом году они встречались не раз, даже катались как-то на лодке и купались в море: был организован пикник в честь экспроприатора Котовского, освобожденного революцией из тюрьмы после осуждения его на смертную казнь. Котовский уезжал добровольцем на фронт, и либеральная интеллигенция устраивала ему проводы…

Котовский даже не повернул головы, не взглянул на актрису, не ответил на ее вопрос — и продолжал идти дальше. Он даже не выдернул руку: Вера Холодная сама выпустила руку Котовского, но продолжала идти рядом с ним.

Котовский глядел перед собой: до Екатерининской оставалось шагов сорок, а там — либо влево в проходной двор, либо… вправо за угол — прямо к зданию контрразведки…

Вера Холодная шла рядом, нога в ногу с Котовским и, запинаясь, быстро говорила:

— Котовский!.. Вы можете верить или не верить мне… Но вас ищут все контрразведки… Все ваши маски известны… — Вдруг она взволнованно рассмеялась. — Какой вы чудесный актер! Даже я не узнала вас под видом помещика Золотарева на рауте. — Она снова заговорила быстро, еще быстрее, чем раньше: — Бегите… Немедленно! Куда вы… За углом контрразведка…

Котовский шел молча, не поворачивая к ней головы, не глядя на нее.

Собственно

говоря, он и сам еще не знал, как быть дальше, что делать? Может, это провокация? Может — искренне? У него не было времени над этим раздумывать. Он просто шел туда, куда ему надо было идти. Одна мысль владела им: нужно спасать Ласточкина, и он должен быть на месте, за любую цену — на месте!

До угла оставалось несколько шагов. На углу уже стоял ночной патруль, а правее — шагах в тридцати — была контрразведка. Около контрразведки, наверное, собралось сейчас немало офицерни…

Вера Холодная вдруг заплакала.

Закусив губу, она прошептала:

— Бегите! Глупый! Проклятый, назад…

Котовский взял ее под руку и сказал:

— Сейчас же перестаньте плакать! С веселым лицом вы проведете меня мимо всех офицеров и контрразведчиков. Ну, мужайтесь!..

В это время они вышли на угол Екатерининской. Котовский, близко склонясь к своей даме и что-то шепча ей на ухо, завихлял какой-то танцующей походкой подгулявшего ловеласа.

Дама была одета с парижским шиком, шляпка на ней — по последней моде — огромные поля ее свисали чуть ли не до плеч, и лицо кавалера пряталось под роскошным головным убором его дамы.

Офицеры, стоявшие на углу, расступились: кто в Одессе не знал звезды экрана — Веры Холодной?

Актриса хотела повернуть влево — подальше от страшного здания контрразведки, но Котовский крепко прижал ее руку и повернул вправо — прямо к контрразведке.

Кавалер еще ближе склонился к даме — он почти весь нырнул под ее шикарную шляпу и рассказывал, видно, что-то чрезвычайно интересное, смешное, так как дама прямо заходилась от смеха.

Они поравнялись со зданием деникинской контрразведки — здесь у подъезда столпилось не менее полсотни офицеров-контрразведчиков: спускалась ночь, наступал комендантский час, и офицеры-контрразведчики готовились в ночные пикеты — ловить большевиков, хватать в темноте кого попало и тут же расстреливать «при попытке к бегству». Звезду экрана, актрису Веру Холодную, узнали и здесь. Даже шепот пробежал: «Вера Холодная»… «Вера Холодная»… — Офицеры вежливо посторонились, пропуская актрису и с завистью поглядывая на ее кавалера: не каждому выпадет счастье вот так прогуливаться с известной красавицей под ручку, так близко склоняясь к ее роскошному плечу… Нашелся и знакомый. Рад похвастаться своим высоким знакомством перед товарищами, он лихо откозырял и, звякнув шпорами, посоветовал:

— Торопитесь, Вера Викентьевна! Еще десять минут — и комендантский обход! А впрочем, — любезно улыбнулся он, — вас, конечно, это не касается…

Актриса помахала ему перчаткой, не останавливаясь. Она была занята: в это время ее кавалер как раз рассказывал что-то такое пикантное, что она даже закашлялась от смеха.

Затем они миновали и французскую контрразведку. Перед зданием также стояли офицеры, а на мостовой выстроился взвод черных зуавов. Офицеры галантно посторонились: актрису Веру Холодную знали и они; разве это не ее они то и дело встречали среди чинов французской армии, у консула Энно, даже у самого генерала д’Ансельма?

Они молча вышли к Сабанеевскому переулку. Котовский остановился и опустил руку актрисы.

— Спасибо… — поблагодарил Котовский.

Он взглянул на Веру Холодную. Та глядела на него — слезы бежали по ее лицу, смывая пудру со щек и черную сурьму с ресниц.

— Я уезжаю, Котовский… Во Францию… — быстро прошептала она. — Я не могу здесь… Потому, что — трусиха и… наверно… — она всхлипнула совсем по-детски и быстро добавила: — Но вот сейчас я увидела вас, такого смелого, такого… целеустремленного, и поняла, что это не просто ваша личная храбрость. Это… это сила служения какой-то великой идее. Мне эта идея неизвестна. Прощайте, Котовский! Я выезжаю через два-три дня, виза будет завтра. Больше не могу здесь!.. Ласточкина выследили и продали Ройтман и Япончик…