Рассвет над морем
Шрифт:
Риггс сказал:
— Ну вот, три раза по три: три раза по три вопроса. В конце концов это все, что нам нужно от вас. Вы хорошо запомнили вопросы?
Ласточкин кивнул.
— Тогда отвечайте.
— Я сяду, — сказал Ласточкин. Он пододвинул к себе ногой кресло, в котором раньше сидел генерал д’Ансельм, и сел между Риггсом и Фредамбером. Как приятно было вытянуть занемевшие ноги!
Риггс исподлобья посмотрел на Ласточкина, вынул пачку сигарет и начал закуривать.
— Отвечайте!
— Я тоже закурю, — сказал Ласточкин и взял сигарету из пачки Риггса.
Риггс
— Дайте спички.
— Идите вы к черту! — огрызнулся Риггс, однако вынул и подал коробок.
Ласточкин не спеша достал спичку, зажег ее и прикурил. Потом поискал глазами пепельницу. Пепельницы не было, и он аккуратно засунул обгорелую спичку назад в коробок, затем подал его Риггсу. Но когда Риггс протянул руку, он вдруг опять открыл коробок. Рука Риггса повисла в воздухе, а Ласточкин разделил спички на две равные части: одну часть оставил в коробке, другую сунул себе в жилетный карман. От коробка он отломил бочок и тоже неторопливо спрятал туда же. Риггс хмуро следил за руками Ласточкина.
Ласточкин глубоко затянулся, закашлялся, так как почти никогда не курил, и пустил струю дыма в низкий потолок каюты.
— Ну? — поторопил его Риггс.
Но Ласточкина вдруг заинтересовало лицо Фредамбера, которое стало нервно вздрагивать.
— Скажите, полковник, — обратился он к нему, — это у вас еще во Франции началось или уже тут, из-за всех этих хлопот с нами, приобрели?
Фредамбера передернуло. Риггс осатанел.
— Слушайте! — заорал он. — Будете вы отвечать?!
Ласточкин поморщился и прикрыл ухо ладонью.
— Тише, пожалуйста. Я не выношу крика…
— Я тоже, может быть, кое-чего не выношу! — крикнул Риггс, однако немного понизил голос. — И мое терпение может лопнуть…
Ласточкин пожал плечами.
— Я не напрашивался к вам. Приходится меня терпеть.
Риггс уставился на него бессмысленным, свирепым взглядом.
А Ласточкиным владела одна мысль: «Они не знают ничего и всеми средствами будут вымучивать ответы на эти вопросы. Они не убьют меня сразу, о нет! Они будут вытягивать из меня жилы в надежде любой ценой добыть эти сведения. Но я не скажу. Они ничего не узнают. И надо тянуть все это как можно дольше. Восстание должно начаться через неделю, но, может быть, уже через пять дней партизаны и Красная Армия подойдут к городу. Надо тянуть! Выдержу ли я пять дней или неделю? Должен выдержать. Это единственное, что осталось у меня из всех способов борьбы».
Риггс прорычал, через силу сдерживая злобу:
— Вы решили издеваться над нами?
Ласточкин поднял на него ясные, невинные глаза.
— О, что вы! В таком положении, как мое…
— Отвечайте на вопросы!
— На все сразу или на каждый в отдельности?
Риггс заскрипел зубами.
— Фамилии членов Ревкома?
Ласточкин подумал минуту. Затем не спеша произнес:
— Николай Ласточкин…
И остановился. Риггс и Фредамбер смотрели на него. Снова проползла минута. Риггс барабанил пальцами по подлокотнику своего кресла.
— Ну? Ласточкин —
Ласточкин сосредоточенно курил.
— Дальше! Григорий Котовский?
Ласточкин всплеснул руками:
— Ну что вы! Котовский даже не большевик. Так себе, какой-то легендарный экспроприатор… Вы сами прекрасно знаете, что он не член партии большевиков. Ваша разведка работает чудесно, — любезно улыбнулся он Риггсу.
Риггс кашлянул. На всякий случай он решил сделать вид, что разведка действительно работает чудесно и о том, что Котовский не принадлежит к партии большевиков, он тоже знает.
— Ну, хорошо, — сказал он нетерпеливо. — Котовский. Дальше?
— Нет, — возразил Ласточкин. — Я же сказал: Котовский — нет. Да сейчас он и вообще отсутствует…
Фредамбер насторожился. Риггс переспросил:
— Отсутствует? Где же он?
Ласточкин развел руками.
— Не знаю. Вот, поверьте, не знаю. Легендарный экспроприатор — разве за ним уследишь? — Ласточкин заговорил горячо, с явным намерением завязать длинную беседу. — Поверите? Это страшная морока — иметь дело с такими недисциплинированными людьми. Вот потому я и не имею с Котовским ничего общего.
— Где Котовский? — прорычал Риггс. — Он поехал организовывать партизанский отряд?
Ласточкин опять развел руками.
— Кто его знает. Категорически возразить вам не могу. Знаете, теперь везде организуются партизанские отряды. Каждый, кто любит свою родину и ненавидит оккупантов, организует партизанский отряд. Даже если мне скажут, что партизанских отрядов сейчас тысяча и в них миллион бойцов, я поверю. Народ так ненавидит оккупантов, что бросить спичку, — Ласточкин даже выхватил одну спичку из кармана и помахал ею перед глазами Риггса, — бросить только одну спичку, вот такую маленькую, — и…
Риггс вскочил. Но он еще раз сдержал себя и снова сел.
— Довольно! — крикнул он. — Сейчас есть только один вопрос. Отвечайте!
— Как один вопрос? — удивился Ласточкин. — Вы же сказали — три раза по три. Девять вопросов.
Риггс положил свою тяжелую руку на сухую небольшую руку Ласточкина, лежавшую на подлокотнике кресла, и произнес зловеще:
— Слушайте, Ласточкин! Всему есть границы. Вы храбрый человек, даже отчаянный. Я понимаю вас: вы тянете и дразните. Однако не преувеличивайте своих сил. Вы хотите выиграть время, но можете проиграть жизнь. — Риггс перебил себя: — Я понимаю, вы согласны отдать жизнь. Вы, большевики, удивительные люди, и вам не жалко собственной жизни. Но не надейтесь, что мы пожалеем вашу жизнь.
— А я и не надеюсь, — просто сказал Ласточкин.
Впрочем, Ласточкин тоже решил покончить эту «игру». В самом деле, дразнить можно только до определенной границы. Враг взбесится, и тогда он, Ласточкин, действительно ничего не выиграет: не затянет дело, а, наоборот, ускорит. Надо найти другой способ, чтобы оттянуть развязку.
— Итак, будете вы отвечать или нет? — снова спросил Риггс. — Первый вопрос: фамилии членов Ревкома?
Ласточкин молчал. Но когда Риггс, сатанея, произнес свое «ну?» — Ласточкин начал говорить: