Рассвет в забвении
Шрифт:
– Помнишь, я говорил тебе как-то, при первом нашем разговоре, когда мы ехали в машине к Теренсу и Тине, что плохо помню конкретные события своей жизни из-за травмы? – старался он смягчать своё враньё. – События моих подростковых дней припоминаю смутно… Но я преуспевал в учёбе, правда с одноклассниками особо дружбы не водил, считал их придурками, – ему отчего-то и впрямь показалось, что так и было. Что он действительно в школе умом перерос сверстников и имел отличные интересы от тех, какие обычно бывают у большинства подростков. – Не помню, чтоб я был каким-то там завсегдатаем кружков и секций. Я больше любил людей изучать: уж не знаю, какой из меня в итоге вышел психолог, но кое-что я научился понимать весьма недурно.
– Хм, вот как! Да ты, наверное,
– Не знаю, как тебе сказать, вряд ли я о себе думал подобным образом…
На несколько секунд воцарилась пауза.
– Как думаешь, наши уже встали? – спросила Леони, пытаясь мыслями вернуться в сегодняшний день.
– Не знаю. Мы порядочно пили около полутора суток. Может, кто-то уже и шатается от спальни до холодильника. – Он замолчал на несколько мгновений. – Мы тебя, наверное, достали за это короткое время?
– Зачем ты так говоришь? Нет, я полагала, что этот Даррен рассчитывает на бурное веселье, но сама я отправилась сюда за другими развлечениями. Знаешь, мне только в юности гуляния и пьянки казались отдыхом, а сейчас они утомляют меня по большей части. Просто не стала никого напрягать своим «трезвым присутствием». – Через пару минут они подошли к дому. – Я пойду в библиотеку. Ты бы её видел! В этом доме роскошная библиотека, и я говорю не только об отделке кабинета, в котором она расположена, – она многозначительно улыбнулась, оставив его руку, и удалилась внутрь.
Остаток дня Джим провёл за разговорами с Дарреном и Теренсом о бизнесе в гостиной комнате под треск поленьев в камине. Девушки делали вид, что понимают, о чём говорят мужчины, и иногда даже вставляли какую-нибудь милую глупость со знанием дела, чем вызывали лёгкие ухмылки на лицах сильного пола. В загадочном и уютном полумраке по стенам плясали тени: огромные головы, распухшие конечности и дрожащие ниточки волос. Леони наблюдала за танцами теней и молчала, сидя в углу, в кресле-качалке, подперев рукой голову, и с праздным интересом вслушивалась в разговор. Со временем она и вовсе утратила внимание к происходящему и звучавшему; она размышляла о себе, о друзьях, о брате: «Интересно, почему Тина так легко отпустила сюда Теренса? Отчего вообще так вышло, что она безоговорочно верит ему? Джим был прав, и брат ни во что не ставит жену, просто привык к ней, пользуется её любовью, воспринимает как должное её всепрощение и преданность. Понимает ли она это? Быть может, она всё знает… Быть может, всё знает и прощает. Вряд ли я бы смогла быть такой же сильной и простить всё… Или я просто не знаю, какого это? Я люблю Эвана, но я люблю картинку – то, что вижу каждый день перед глазами с какой-то одной стороны, я не знаю сути, оттого не ведаю, смогла бы я ему простить что-то ужасное… Как странно: сейчас даже не знаю и того, люблю ли я Эвана до сих пор; что-то со мною стало за последние несколько месяцев. Может, это всё Джим виноват? Этот странный, непонятный человек, полный чего-то бездонного: не пойму только тьма там или рассвет. Всякий раз боюсь с ним откровенно заговаривать, он переворачивает все мои представления о том, чем живу или что казалось непреложным. Не знаю, спокойно ли мне с ним, но уверена в одном – с ним я чувствую себя сильнее и увереннее, понимаю, что правильно. Странно думать об этом, но я кожей чувствую, что он относится ко мне не так, как другие, что он, наверное, и взаправду любит меня», – Леони чуть съехала вниз по спинке кресла и зажмурилась, будто хотела физически выгнать из себя тяжелые думы.
Она посмотрела в сторону беседующих и заострила взгляд на Джиме. Отчего-то его облик вызвал в её душе упоение, и Леони успокоилась.
В эту ночь Леони тяжело давался сон, она ворочалась, сминая простыню и утопая головой в пуховых подушках. К тому же во тьме стены
Из-под тяжёлых викторианских портьер на ковёр лилась унылая сизая полоска лунного света. Леони медленно и тихо ступала закоченевшими ступнями по холодному полу, зачарованно озираясь по сторонам. Дойдя до комнаты, в которой спал Джим, она остановилась, заметив, что дверь не заперта, и легонько толкнула её, боясь предательского древесно-металлического скрипа петель.
Джим крепко спал, запрокинув руку на лоб, и вряд ли бы его смог разбудить какой-либо кроткий звук. Поняв это, Леони увереннее прошла внутрь комнаты и поставила свечу на комод из красного дерева. Ей живо вспомнилась их первая встреча, когда она вот так же бесцеремонно проникла в его спальню и накинула на себя пиджак Джима. Леони присела подле кровати и стала разглядывать во мраке черты его лица. «Вот ведь штука – наверное, он мне даже немножко нравится… совсем чуточку, – она сощурилась и погладила тыльной стороной кисти руки его щёку. – Если я когда-нибудь поумнею, то должна буду хотя бы попробовать дать ему шанс».
Несколько дней пронеслись как один, гостить оставалось пару дней, в связи с чем приятели испытывали лёгкую тоску, потому как хорошо проводили время. Даррен даже устроил настоящую охоту с борзыми собаками. Леони приходилось иногда терпеть компанию приглашённых девушек: их звали Алисия и Брэнда. Обе были идеально сложены, высокие и длинноволосые брюнетки, покрытые шоколадным загаром солярия, но поверхностные и алчные. Одна глупее другой, они всё-таки обладали парочкой талантов на двоих: Алисия была мастером маникюра, а Брэнда массажисткой. Обе, однако, считали себя «красивыми интеллектуалками». Исключительно потому, что умели встревать в споры, о сути которых понятия не имели, но от этого считали себя на высоте, полагая, что мужчины находят их ещё и умными.
Леони сидела в библиотеке в компании девушек и читала, по-царски усевшись на стуле с мягкой обивкой, что стоял за рабочим столом. Она мечтательно накручивала на палец рыжий локон волос, мычала себе под нос какую-то старинную мелодию. Алисия и Брэнда со скукой на лицах рассматривали книги в толстых переплётах, антикварные предметы роскоши (вторые им, конечно, были больше по душе в силу интереса об их стоимости), поминутно зевали и толковали о том, как хорошо читать и как плохо в мире заботятся о доступности высшего образования. В итоге они, конечно, сильно разошлись и даже спросили мнения у Леони, которая их почти не слушала.
– Вот ты бы стала есть говядину, экспортированную из Африки? Там же сейчас эбола*! – вопила Брэнда, деловито уставившись на мисс Маллиган и поставив руки в боки.
– М-м… я что-то запуталась, – Леони сдвинула бровки и приложила пальцы к уголку глаза, – вы ведь, кажется, говорили про уровень или доступность… в общем «что-то там высшего образования»?
– Нет же, глупенькая! Мы об этом говорили пять минут назад, а сейчас мы говорим про экспорт мяса из стран третьего мира! – тарахтела Алисия, лениво покачивая кистью руки вверх и вниз. – Разговор – живой материал*, – с умным видом поясняла девушка.
– Ах да, точно, – Леони, деликатно прикрыв ладошкой рот, едва заметно улыбнулась.
– Так что ты думаешь?
– Да я не знаю. Как-то не думала об этом: наверное, я глупая, – добродушно ответила она. – Но скажу как работник по рекламе, что любая информация подобного рода всегда искусственно раздута с какой-либо политико-экономической целью, только и всего.
– Вот вся Европа потом перезаражается какой-нибудь нищебродной дрянью, а потом и на Америку перекинется! Вот я посмотрю, что ты на это скажешь. Сплошной беспредел в межнациональной торговле! – победно ухмыльнувшись, завершила Брэнда, как ей казалось, очень меткую фразу.