Рассвет в забвении
Шрифт:
– Добрый вечер, – борясь с зевотой, обратился к гостю Джим. – Я могу вам помочь с выбором?
– Хм, – субъект словно изумился.
– Сэр? – менее уверенно позвал Джим его снова.
Мужчина ожидал чего-то: поставил руки в боки, сдвинул брови и нахмурился, затем снял очки, предоставив взору Джима полные вопросов глаза.
– Я Себастьян, – ровно ответил он и вновь затих, словно его имя могло вызвать какую-то неоднозначную реакцию.
– Эм… хорошо, Себастьян, – несколько сконфузился Джим, потерев ладони, но постарался не выдавать своего недоумения и продолжил дружелюбно: – хотите что-то конкретное? Могу кое-что предложить! У вас такой брутальный стиль с изюминкой… Мне кажется, вы будете
– Зачем? – насупился мужчина.
Повисла неловкая тишина. И Джим, и незнакомец снова оглядели друг друга. Субъект, назвавшийся Себастьяном, чуть наклонил голову вперёд, затем словно что-то осознал, чуть отступил назад, сделав подозрительную мину, и вышел за порог.
Оставшись наедине с самим собой, Джим с облегчением выдохнул. «Что за странный тип? Что ему было нужно?.. Господи, не хочу придавать этому наблюдению хоть сколько-нибудь значения, но, кажется, он меня узнал… А если ту записку с краткой инструкцией он мне оставил? И деньги, и телефон?! О, гори всё! Как я боюсь». Пальцы у него на ногах начало сводить, руки задрожали, во рту пересохло. Джим не помнил и не понимал, как закрыл салон и пришёл домой – до того он был напуган. Прошлое, которое он однажды торжественно поклялся самому себе похоронить, вдруг решительно заявило о себе.
«Да что если я просто себя накручиваю? С чего я это взял? Подумаешь, странный мужик! Ну и чёрт-то с ним. Зачем я вообще стал только вспоминать всё это и его ещё приписывать? Чепуха это», – успокаивал он себя, когда уже лежал в постели.
Странный сон явился ему в эту ночь.
Сначала он долго падал, пространство расширялось, воздух становился всё удушливее, жар поднимался из недр. В ноздри просачивались густые прелые запахи земли и глины, запахи чего-то застоявшегося и гнили – словно мокрая трава превратилась в мерзкую кашицу. И вокруг темень, ничего не видать, только грохот начал доноситься снизу: он всё нарастал, пока не превратился в гул тысячи голосов и громыхание стальных предметов.
Теперь уже Джим на чём-то сидел. Он открыл глаза и увидал вокруг себя гигантскую пещеру, походившую на чертоги, выдолбленные в камне и почве. Оглядевшись, он понял, что восседал на троне из глины и земли, на плечах его красовалась царская мантия, в одной руке скипетр и голову венчала корона. Вокруг трона, по всему огромному залу, извивались, корчились и танцевали ни то какие-то гоблины ни то орки – странные существа, напоминавшие тварей из сказаний и легенд.
Над входом в тронную залу висело большое полотно: вероятно, оно было некогда прекрасного пурпурного цвета, а ныне всё облезло, повыцвело и покрылось плесенью и мхом. На полотне сиял роскошный вензель, выполненный золотой нитью – буква «М». Пляшущие по залу черти кланялись этому вензелю, взбирались на стены и целовали подол ткани, затем с диким воплем бросались на пол, истошно крича «да здравствует король!».
Из коридора, ведущего в тронный зал, повеяло смрадным холодком, затем шорох шагов – и показался сгорбленный человек в ободранной дурно пахнущей рясе. В руках он нёс треснутое корыто с водой, которое поставил у подножия трона и заботливо опустил в это корыто ноги Джима. «Прошу, Ваша Милость! Чаша для королевских омовений!» – заискивающе говорил он, и его голос отчего-то показался знакомым. Человек в рясе скинул с головы капюшон, и Джим увидел, что у него было лицо того человека, что назвался Себастьяном в этот вечер.
Посреди зала вспыхнул костёр, что взметнулся под самый купол чертога. Омерзительные существа закружились около него, воспевая своего пещерного короля.
Затем зал размыло…
Джим очутился верхом на каком-то существе, напоминавшем одновременно волка и кабана. Он вглядывался в холодную даль, с которой веяло скандинавским
Да, он ждал варварского короля, пещерный владыка собирался посягнуть на его трон!
Он двинул своё войско вперёд, через ледяное поле. Приложив руку козырьком к лицу, Джим увидел армию своего врага и его самого: он сидел на прекрасной гнедой кобыле, одетый в латы и шлем, и, несмотря на высокий рост и чрезмерную худобу, держался в седле увереннее, чем Джим верхом на своём «пугале».
О, как давно мечтал он сразить варварского короля! Он столько всего для этого сделал, даже вышел из своего подземного царства. Значит его ожидает славная битва и блестящая победа.
И была великая сеча, размытая дурманом сна… Отчётливо лишь увидел он, как сбросил с лошади своего главного противника и готов был сразить его булавой. Но варварский король ловко поднялся с земли, отряхнулся и, не поворачиваясь лицом к Джиму, вдруг расхохотался – столь знакомым смехом, в который вкладывал всю свою удаль и смелость.
– В чём дело? Что я упустил?! – удивлённо и отчаянно крикнул Джим.
– Ты точно этого делать не будешь… – отвечал король.
И поле брани исказилось, удивительные метаморфозы превратили его в крышу какого-то здания. Сам он уже не был в царской накидке, а был одет в костюм и пальто с кожаным воротом.
Варварский король также преобразился: он по-прежнему стоял спиной к Джиму, но одет был тоже в пальто и костюм, тёмные кудри его трепал промозглый ветер, а пронзительные солнечные лучи мягко обволакивали всю его фигуру. Он продолжал свой победный хохот. Затем изящно развернулся и по-молодецки спрыгнул с карниза, щёлкнув подошвой туфель о пол крыши. Но Джим не смог разглядеть лицо незнакомца, поскольку глаза ему беспощадно слепили лучи холодного солнца.
Очнулся Джим на заре, почти в семь утра, весь в холодном поту, с ворохом вопросов и спутанных мыслей в голове.
***
За пару дней до Рождества Теренса навестила сестра. Леони очень хотелось повидать брата и пожаловаться на очередную ссору с Калебом: они опять расстались. Ей не хотелось праздновать в одиночестве, упрекая себя за глупость и наивность, потому что опять осталась без мужчины. Леони всего-навсего желала простого женского счастья, боялась быть одна, без крепкого плеча. Только в силу этих причин она не расходилась с Калебом окончательно, закрывала глаза на его упёртость и недалёкость. Джиму же данное зрелище виделось жалким: он любил Леони, он обожал её внутренний огонь и не в силах был понять, почему такая женщина согласна быть неважно с каким болваном, лишь бы он был.
Теренс на празднество Рождества позвал всю свою компанию, которую приобрёл в Сан-Франциско – человек пятнадцать в целом. Веселились шумно и пили много алкоголя, даже Леони взбодрилась, отдавшись жажде новых знакомств.
Забавлялись как дети: в ванной хлопали хлопушками с серпантином и конфетти, танцевали в гостиной «паровозиком» и играли в угадывание слов по картинкам. Этим взрослым хотелось зимнего чуда, сказки, которая была у них, пока все были маленькими.
Когда праздник дошёл до той стадии, когда некоторые из гостей храпели на диване, кто-то болтал с родными по телефону, а прочие разговаривали, сидя на полу полукругом о хитросплетениях жизни, Джим пригласил Леони танцевать. Играло что-то медленное и романтичное, и нервы Джима пришли в беспорядок, он был пьян и расчувствовался до такой степени, что лепетал мисс Маллиган на ушко любовный бред заплетающимся языком. Леони тихонько смеялась над его нежностью, она обхватила обеими руками его за лицо и стала гладить его скулы. «До чего же ты дурачок, Джим… Перестань это, пожалуйста», – томно, чуть слышно приговаривала Леони.