Рассвет. XX век
Шрифт:
[6] Arbeitskommandos — формально трудовые батальоны из добровольцев при рейхсвере. Фактически они состояли из солдат. Созданы для обхода Версальских соглашений. Получили название чёрного рейхсвера.
[7] Йоханнес фон Сект — немецкий генерал-полковник, командующий сухопутными войсками рейхсвера. Выступал за налаживание связей с Советской Россией. Во время Капповского путча Сект отказался выступить против бунтовщиков, но и не поддержал их. В период с 1919 по 1922 в его ставке служил Людвиг Бек.
[8] Фёдор фон Бок — на момент действия книги оберст (полковник) рейхсвера. Фон Сект поручил ему разработать «трудовые батальоны» гражданских добровольцев, носивших
[9] Висбаден — родной город Людвига Бека недалеко от Франкфурта-на-Майне.
[10] Гуго Стиннес — немецкий предприниматель, активный националист, финансист фрайкоров и НСДАП. В послевоенные годы сделал состояние на рискованных вложениях во вторичный сектор производства, вследствие чего сумел построить собственную торговую империю, которая включала в себя 4554 предприятия в Германии и за её пределами. Его звали новым кайзером Германии из-за его богатства и влиятельности.
Глава 20
Первый контакт с Людвигом Беком состоялся и прошёл даже лучше прогнозируемого. Моя выходка с солдатской песней социалистического настроя определённо вызвала в нём уважение, пусть и не сочувствие, — уважение тому факту, что я пошёл наперекор общему настроению, мастерски заданному Фрейданком. Что же до сочувствия… Глупо было бы ждать его от представителя среднего командного звена, тем более работавшего в ставке.
Для таких людей простая солдатня сводилась к числам на бумаге, выраженным сухой статистикой потерь, выданными боеприпасами и проеденным продовольствием. Им было не понять тягот рядового служаки, и в восемнадцатом году они за это поплатились. Когда по улицам шастали патрули из бывших военных с красными повязками, опьянённые свершившейся революцией, которая ещё не успела отцвести и принести свои горькие плоды, — так вот, эти патрули часто жалели младших офицеров, вышедших из народа, таких как они сами, особенно вольноопределяющихся. Жалели и не трогали, речь не шла о личных обидах.
Генералов же тронуть они не могли чисто физически, поскольку те продолжили сидеть в своих уютных кабинетах. Им на улицу высовываться было не с руки, да и незачем — они уже прочно заняли место в прекрасном новом рейхе, точнее, они никуда и не уходили, прочно поделив страну с социал-демократами. А вот среднему звену нередко доставалось от большевистских боевиков. За это выжившие офицеры потом частенько писали в своих рапортах о расстрелах при попытке к бегству — мёртвые своей стороны истории уже никогда не расскажут.
В общем, я не обольщался. Бека при всём желании нельзя было записать в сторонники Третьего Интернационала. Но он, имея отличное образование и обладая немалым опытом в управлении человеческим капиталом, точно не смог бы пройти мимо загадочной личности, на которую нельзя сходу повесить привычный и удобный ярлык.
Раз мне удалось разбудить его любопытство, то и выйти на разговор равных с ним будет куда проще.
Развить тактический успех мне помешал Фрейданк. Ему не понравилась роль на задворках, и он всем своим видом постарался показать, что он здесь главный и любые переговоры должны идти через него, а мои действия — глупость, о которой поскорее следовало забыть. Но и ему спутало все карты появление оппозиции, возглавляемой Флюмером. Тот, как и следовало ожидать от начисто лишённого такта меднолобого сына Германии, поспешил наброситься на меня с упрёками в пособничестве евреям. Более страшного обвинения от
Публика от столь резких поворотов растерялась. Пришедшие на собрание люди вовсе не были сплочённой группой, хотя именно этого и стремился добиться Фрейданк, чтобы ею было легче командовать. Но среди них хватало и представителей боевого крыла, которым нравились декларации Эрика, и тех, кто испытывал симпатию к мундиру Людвига, и сторонников председателя… но больше всего среди них находилось оппортунистов, кто колебался и предпочитал выждать, пока не объявится победитель. И это совершенно естественное поведение играло мне на руку. В хаосе, когда все борются со всеми, легче перехватить инициативу.
Парочка единомышленников Эрика принесла ящик, в котором я опознал тот, что поручил охранять Мецгеру
Похоже, Курт заметил пропажу и, кликнув друзей, попытался его отбить, но — тщетно. Его даже не подпустили к первым рядам, как и каптенармуса в отставке Вильке. Передние места поделили между собой сторонники Фрейданка и бритые молодцы из свиты Флюмера, причём карманы кожаных курток тех, кто внёс ящик, подозрительно оттопыривались. Я незаметно перестроился так, чтобы не оказаться на прямой линии огня.
Вряд ли они решатся махать люгерами у всех на виду, но наличие пистолета здорово притупляет критическое мышление. Когда владеешь молотком, любая проблема кажется гвоздём, разве не так?
Я поймал взгляд Курта, который пытался пробиться ближе, и незаметно подмигнул ему — мол, всё под контролем, не дёргайся. Не знаю, получилось ли донести послание: секунду спустя его физиономия скрылась за широкими спинами собравшихся людей.
Тем временем ящик открыли, явив всем его содержимое. Там, в ложе из соломы, лежали две винтовки, отдалённо напоминавшие Gewehre 98, но сходство было лишь поверхностным. Очертания у них были куда более угловатые, хищные — и непривычные даже для боевых ветеранов. Можно было смело предположить, что такого оружия они никогда не видели, — потому что его сделал я.
— Что это? Откуда у него эти винтовки? А я скажу вам откуда! — Обвиняющий перст Флюмера нацелился на меня. — Он стащил их с завода, это явно секретная разработка. И он планировал передать их своим большевистским дружкам! Он из русских шпионов, он — позор нашей нации! Именно из-за таких, как он, разрушается образ честного немца. Большевики намеренно размывают его, чтобы подточить основы немецкой государственности!
Признаться, меня никогда не занимал национальный вопрос. В настоящем (или правильнее выразиться — в будущем?) культурные различия между нациями будут стёрты до такой степени, что их отличительные особенности останутся лишь в виде экспонатов в музеях и сносок в исторических учебниках. Можно ли или нельзя сделать из китайца или француза истинного британца — бессмысленный дискурс, так как все попытки сохранить нации и народы раздельными всё равно провалятся. Но едва ли стоило упоминать это здесь и сейчас. Этой Земле пока было далеко до единого правительства.
А Флюмер разошёлся не на шутку, чем изрядно взбесил Бека. Но я прервал Эрика до того, как Людвиг успел опередить меня.
— У вас уникальный талант, герр Флюмер, превращать любое событие в антиеврейскую агитацию, но вынужден вас огорчить: эти винтовки — моих рук дело. И я собирался продемонстрировать их на сегодняшнем собрании, за что выражаю вам благодарность — вы помогли дотащить их сюда. А теперь будьте добры заткнуться, пока тут не случилось второго Кобурга [2]. Будете арестовывать сами себя, если дойдёт до перестрелок на улицах?