Рассвет

Батлер Октавия

Но была и такая драка, от которой Лилит не сумела удержаться в стороне – драка, как обычно, начавшаяся по пустяковому, глупому поводу. Крупная, горячая и глуповатая женщина по имени Джин Пелерин потребовала покончить с вегетарианской диетой. Она хотела мяса, требовала его прямо сейчас и намекала на то, что Лилит лучше выдать мясо побыстрее, если она не хочет неприятностей. Хватит ей решать, что лучше для других.

Кроме Джин, до сих пор все, кто равнодушно, кто скрипя зубами, но все покорно принимали отсутствие в рационе мяса.

– Оанкали не употребляют мяса, – объясняла Лилит. –

И поскольку мы тоже можем обойтись без мяса, они его нам не дают. Но обещают, что как только мы окажемся на Земле, мы снова сможем взяться за охоту, если у нас не пропадет вкус к мясу. Хотя те виды животных, которых мы прежде использовали в пищу, по большей части вымерли.

Однако никого эта перспектива, казалось, не увлекла. До сих пор она не Пробудила ни одного убежденного вегетарианца. Но до Джин Пелерин никто не пытался требовать изменения рациона.

Внезапно Джин бросилась на Лилит, толкнула в грудь, принялась колотить кулаками и пинать, без сомнения решив покончить с противницей в первые же секунды.

Потрясенная, но отнюдь не растерявшаяся, Лилит дважды ударила Джин в ответ. Всего два коротких, быстрых удара.

Джин грохнулась на пол, уже без сознания, из ее рта текла кровь.

Испугавшись, но все еще дрожа от ярости, Лилит, быстро присев на корточки рядом с Джин, убедилась, что та еще дышит и не получила серьезных повреждений. Она оставалась рядом с Джин до тех пор, пока та не оправилась настолько, что уставилась на нее горящими злостью глазами. Тогда, не сказав ни слова, Лилит поднялась и ушла к себе.

Упав у себя на кровать, она несколько минут думала о той силе, которой Никани наделило ее. А ведь она не била Джин изо всех сил, только дала пару тумаков, два раза шлепнула. Она совсем не хотела вышибать из нее дух. В данном случае ее волновало не благополучие Джин, а то, что впредь ей придется строго контролировать свои действия, конечно, если только это все еще в ее власти. Иначе она попросту однажды кого-нибудь убьет. Или тяжко искалечит. Джин даже представления не имеет о том, как легко она отделалась со своей головной болью и разбитой губой.

Сбросив куртку, Лилит опустилась на пол и энергично занялась своей обычной гимнастикой, для того чтобы сжечь излишек еще кипевшей в теле энергии, как физической, так и эмоциональной. О том, что она регулярно занимается гимнастикой, знали все. Следуя ее примеру, несколько человек также начали регулярно выполнять упражнения. Что касается Лилит, то для нее гимнастика была успокоительным, бездумным делом, которым она занималась, когда не могла сделать ничего другого со своим положением.

Случившееся было не последней попыткой нападения, она была убеждена в этом. И вероятнее всего дальнейшие стычки будут гораздо более тяжелыми. Возможно, ей придется убивать. Иначе могут убить ее. Но люди, которые сейчас по большей части находятся на ее стороне, в том случае, если она вдруг убьет или искалечит кого-нибудь, могут отвернуться от нее.

Хотя с другой стороны, что она может поделать? Ей приходится защищаться. Что скажут люди, если она у них на глазах изобьет с такой же легкостью, с какой избила Джин, мужчину? Никани сказало, что ей не следует в таком случае отступать. Как долго сможет она скрывать

свои истинные возможности, прежде чем кто-то не вынудит ее раскрыться?

– Можно войти?

Бросив гимнастику, Лилит накинула куртку и отозвалась:

– Входи.

Когда в новом, недавно выращенном ею проеме с полукруглым верхом, отделяющем маленькую прихожую от остальной комнаты, появился Джозеф, она все еще сидела на полу, еще не отдышавшись и испытывая извращенное удовольствие от легкой боли в мышцах. Прислонившись спиной к платформе кровати, она снизу вверх поглядела на Джозефа. Она была рада его видеть и потому улыбнулась.

– Похоже, ты в полном порядке? – спросил он. – Она так до тебя и не добралась.

Лилит покачала головой.

– Пара синяков, ничего страшного.

Джозеф присел с ней рядом.

– Знаешь, о чем она сейчас там болтает? Говорит, что ты на самом деле тоже мужчина. По ее словам, только мужчина может бить так сильно.

К своему собственному удивлению, Лилит громко расхохоталась.

– Тебе смешно, – снова продолжил Джозеф. – Это хорошо. Вот только многие люди там, снаружи, настроены совершенно иначе. Этот новый парень, Ван Верден, говорит, что по его мнению ты – вообще не человек.

Она пристально взглянула на Джозефа, потом поднялась и двинулась к выходу, но он поймал ее руку и удержал.

– Его болтовня не опасна. Не век же они будут стоять там и нести всякую чушь – это скоро им надоест. По сути, я считаю, что и сам Ван Верден не верит своим словам. Многим тяжело свыкнуться со своим положением, и они ищут кого-то, на кого выплеснуть свое отчаяние.

– Но я не хочу быть этим кем-то, – пробормотала она.

– А у тебя есть выбор?

– Да, наверно ты прав.

Лилит вздохнула. Он потянул ее вниз, и она позволила ему снова усадить себя рядом с собой на полу. Когда Джозеф был близко, ей редко приходило в голову проявлять своенравие и настойчивость. И обманывать себя, когда рядом с ней был он, она тоже не могла. Поэтому часто, задумываясь о том, почему она поощряет его общество, она испытывала муку. Тэйт, со своей обычной желчью, сказала ей так:

– Он старый, малорослый, а кроме того, он урод. Где твоя разборчивость, Лил? Ты что, вообще не признаешь дискриминации?

– Ему всего сорок, – ответила Лилит. – И мне он вовсе не кажется уродом, и потом, если он сумеет управиться с моими габаритами, я подавно сумею управиться с его.

– Могла бы найти кого и получше.

– С меня хватает.

О том, что она хотела Пробудить Джозефа первым, Лилит Тэйт не сказала. Наблюдая потом за ленивыми попытками Тэйт увести у нее Джозефа, она только качала головой. Тэйт он, конечно же, был не нужен. Скорее всего она лишь хотела убедиться, что может заполучить его, когда захочет – а заодно разрушить то, что складывалось между ним и Лилит. Джозефа вся эта интрига только развеселила. Другие люди из Пробужденных в подобных ситуациях проявляли гораздо меньше самообладания. Именно по поводу любовных распрей происходили самые ожесточенные драки. Постоянно увеличивающееся сообщество утомленных бездельем, безвыходно заключенных в четырех стенах людей воспринимало встречу с любым затруднением с особой яростью.