Рассвет
Шрифт:
ГЛАВА 3
Процессия двигалась по широкому бульвару в центре города, четко отбивая шаг, поднимая руки в фашистском приветствии. Для охраны порядка процессию по сторонам сопровождали отряды полицейских на мотоциклах, а сзади — полицейские машины с мигалками. Подростки, старики и женщины, из любопытства ли, или в знак поддержки следовали за процессией, — день был будний, и мужчины были на работе. Наконец они дошли до места и окружили кольцом памятник в центре города.
Лаура
— Только американцы! Только белые! Власть — американцам!
Лаура почувствовала дрожь отвращения. Эта сцена была оскорбительна для флага Америки, для мемориала герою войны, у подножья которого лежал лавровый венок.
— Дикие, обезумевшие люди! — возмутилась она. — Мой отец пал за Родину, но не за это же он сражался! — воскликнула Лаура.
Женщина, стоявшая рядом с ней, сочувственно кивнула:
— Крикливые подонки!
— Кто они такие? — спросила Лаура.
— Национальный съезд правых партий. Вплоть до самых оголтелых — крестоносцев и гвардейцев. У меня дядя служит в полиции, он рассказал, что съехалось до семисот человек — собрались в мотеле и отправились процессией через город. Полиция ожидает беспорядков.
Процессия торжественным шагом двигалась вокруг памятника, скандируя:
— Власти! Власти! Мы ее завоюем!
Множество голосов слилось в грозном хоре, а вскинутые вверх в гитлеровском приветствии руки напомнили Лауре фильмы о нацистской Германии. По спине ее пробежал холодок.
Какой-то невысокий седой человек начал речь, но его голос был заглушен криками юношей, окруживших памятник. Нельзя было даже понять, кричали ли они в поддержку ему или чтобы заглушить его:
— Бу! Бу! Бу!
— Замолчите! — закричали другие. — Замолчите, подонки!
Началась драка, толпа попятилась и сжала невольных наблюдателей, люди кричали, пытались вырваться из круга.
— Мадам, идите за мной, — какой-то мужчина попытался вывести Лауру из толпы, но скоро она от него отстала.
Сквозь облака пробивалось бледное солнце; воздух был насыщен запахами скученных человеческих тел. Завывали полицейские сирены; люди пытались выбраться из толпы, на лицах страх. Толпа несла Лауру, давно потерявшую из виду своего доброго вожатого; может быть, ему и самому не удалось выбраться.
Толпа обезумела, появились, люди, которые рвались к центру круга, где шла схватка, яростно отпихивая тех, кто хотел вырваться.
— Пожалуйста, дайте мне пройти! Пожалуйста!.. — отчаянно взывала Лаура.
— Они пригнали полицейский фургон. Бросают туда арестованных! — взревела вдруг
— Лаура? — окликнул ее женский голос. Это была Лу Фостер, жена священника. — Я вижу, что вы тоже едва выбрались. Я-то натерпелась такого страха, как никогда в жизни.
— Да, — удрученно ответила Лаура, — мы читали о таком в газетах, но до чего же страшна толпа, когда оказываешься в гуще событий.
— Люди Джонсона, — отозвалась Лу.
— Мне показалось, что скорее это ку-клукс-клан.
— Одно и то же. Джонсоновцы выглядят и ораторствуют вроде бы более цивилизованно, но, китайцы говорят, все они едят из одной миски.
Проехал маленький мальчик на трехколесном велосипеде; из раскрытого окна доносился шум пылесоса. На этой тихой улочке, с высаженными вдоль нее тенистыми дубами, все казалось так спокойно, и мирные обитатели старинных домов, должно быть, и представления не имели о том, что в нескольких стах метрах от них бушует буря ненависти.
— Да, разницы между ними нет, — повторила Лу.
— Мой муж поддерживает Джонсона, он считает, что у него нет ничего общего с кланом, что это — клевета, — растерянно возразила Лаура.
— А мой муж мог бы с ним поспорить. Сейчас Джонсон изображает из себя респектабельного джентльмена среднего класса. А ведь он долгое время был на службе у деятеля клана Фреда Бартлетта. Этот создал потом свою организацию «Сыновья Зевса» — даже в клане они считаются самыми оголтелыми. Джонсон вроде бы отмежевался от них, но все равно он очень опасен. Доверять ему нельзя, Лаура.
Прежде чем они расстались, Лу озабоченно сказала Лауре:
— Опасность возникла совсем рядом с нами. Знаете, дом Блейров на улице Фейрвью купила черная пара, и многие этим недовольны. А они уже вселяются. Не знаю, что из этого выйдет. Я слышала такие разговоры, что просто страшно становится.
— Вы думаете, есть основания беспокоиться? — спросила Лаура.
— Не только беспокоиться — страшиться… Мы-то с вами узнаем последними, но вполне возможно, что люди Джонсона или какие-нибудь еще уже ведут самую гнусную агитацию.
— Да, — вздохнула Лаура, — до сих пор на улице Фейрвью всегда было спокойно. — И она вспомнила благородные пропорции особняка Блейров. — Надеюсь, эта черная пара — приличные люди, и чудесный дом Блейров сохранят в должном порядке.