Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать
Шрифт:
— Ты-то что, для тебя только полгода прошло, — он подхватил мою сумку. — Пошли, моя машина на стоянке. Как долетела?
— Нормально, даже не тошнило. Голова только немного болит.
— Какая погода в Питере? — мы уже вышли на улицу и он обнял меня за плечи.
— А у нас всегда одна погода — дожди, — я постаралась приноровиться к его широким шагам, но только сбилась и чуть не налетела на стоящую рядом машину.
— Прости, все не могу избавиться от некоторых эрсенских привычек, — он сбавил шаг и мы пошли медленнее. — Налево, в конец, там «Ландкрузер» серебристый.
— Твой? — я в нерешительности стояла перед сверкающим автомобильным монстром. — Ты говорил, что у тебя какая-то спортивная была…
— Ту
Он как-то нерешительно обнял меня, всматриваясь в лицо и я погладила его по щеке рукой.
— Ты так и оставил волосы длинными, как в Эрсене?
— Да, а то боялся, что ты меня не узнаешь, — улыбнулся он. — Там, в Германии, меня стригла хорошая фрау, она сразу поняла, что надо сделать и я пока ношу их до плеч. Если скажешь, сделаю коротко.
— Не надо пока, я действительно не представляю тебя с другой шевелюрой. Ты почти не изменился.
— А ты изменилась…стала еще красивее, чем раньше.
— Знаю, что врешь, но все равно приятно!
— Нахалка, я к ней со всей душой, а она…
— А она очень рада тебя видеть, — перебила я Михеля. — Просто видеть и все.
— Ну уж и все! — фыркнул он. — Просто видеть это и по скайпу можно, а вот в руках держать…
Поцелуй был долгим-долгим и я была бы рада, чтобы он вообще не кончался, но почему-то стали замерзать ноги.
— У вас золотая осень и тепло, а у нас дожди зарядили и ветер беспрерывно дует, опять наводнение будет, — пожаловалась я, залезая в кожаное нутро джипа. — Не понимаю я этих кожаных сидений, зад прилипает в жару, мерзнет зимой…
— Зимой подогрев работает, а летом кондишен есть. Не нравится, не будет кожи, но с ней практичней, не то, что с велюром.
Выехав из аэропорта, мы двинулись к городу и я закрутила головой по сторонам.
— Никогда не была в Калининграде. Говорят, тут еще дороги немецкие остались и даже дренажные системы на полях. А в Балтийске до сих пор трубопроводы на военной базе работают.
— Про Балтийск не знаю, не был там, а дороги действительно остались. Только они узкие и по обочинам деревьями обсажены, чтобы машины от самолетов укрывались. Из-за этого у нас целая полемика разгорелась в прессе, одни требуют расширения дорог и сноса деревьев, другие стоят за историю, а гринписовцы за каждое дерево бьются. — Машину Михель вел аккуратно, без дерганий и толчков, не подрезая никого, но и не уступая. — И про дренаж тоже правда, где ты читала про это?
— Да в инете, где же еще! До библиотек нам теперь лениво ходить, все в инете ищем.
— Марта, — он вдруг весело рассмеялся. — Ведь ты на самом деле Марита, а я тебя все время только Мартой называю и по-другому уже никак!
— Ну, в общем-то аналогично… — мне тоже стало смешно, — кроме как Михелем я тоже назвать тебя никак не могу, хоть на немецком, хоть на русском!
— Ну и хорошо, пусть так и будет, — согласился он, — тогда предлагаю следующую программу — сейчас оставляем машину и идем гулять по городу. Погода хорошая, я тебе все наши ворота покажу, на остров Канта сходим, там Кафедральный собор восстановили, по набережной Преголи прогуляемся, а вечером к моим поедем. Идет?
Мы стояли на светофоре и он перегнулся ко мне, чтобы поцеловать. Светофор переключился и сзади возмущенно загудели из-за непредвиденной задержки.
— Идет!
Настроение было хорошее, никакого темного пятна на горизонте не маячило и даже будущая встреча с родственниками, чего я в принципе жутко не любила, пока что не вызывала отрицательных эмоций. Вдобавок ко всему было тепло и солнце, вид которого я подзабыла за последние два месяца в Питере, настраивал на самое лучшее.
Калининград мне понравился, если не сказать больше — очень понравился. Сохранившиеся старинные здания,
— Понимаю тебя, — Михель крутил в руках чашечку с кофе и смотрел через широкие стекла кафе, где мы сидели, на залитую солнцем набережную. — Сам с пацанами сколько раз лазал по фортам в окрестностях, чего мы там только не находили, а больше всего жаждали Янтарную комнату отыскать. Помнишь, какой ажиотаж из-за нее развели в прессе?
— Было дело, — согласилась я. — Только это все пустое занятие. Мой знакомый работал в мастерских Екатерининского дворца, где она сейчас выставлена, сам янтарем занимался. Так вот он говорил, что это все брехня, что ее можно найти. На самом деле из-под немцев деньги только вытягивали, чтобы восстанавливать ее по старым чертежам и рисункам, а та, настоящая, уже давно в прах рассыпалась. Раньше янтарь ставили на натуральный клей, а он нестойкий, да и способы обработки самого янтаря совершенно другие были, так что от небольшого сотрясения панели могли просто разлететься. А уж что в войну творилось, когда немцы отступали и в каких условиях увозили все ценности из Пушкина… В общем, никакой комнаты на самом деле уже давно и в помине нет, остались лишь чертежи в архивах да черно-белые фотографии, по которым и восстанавливали ее. Была я там в мастерской, работа у них адова. За день хорошо, если пять квадратных сантиметров мастер сделает и видно это только когда панно на столе лежит. На стену повесили — да, красиво, но уже не впечатляет, не видно, какой труд затрачен. Представляешь, лежат у них в ящиках просто горы янтаря, а надо по цвету подобрать распил. И оттенков у янтаря столько, что картины можно делать…если терпения хватит, конечно! Он ведь от белого до серого свой цвет меняет, даже не представляла себе, что у него такая богатая палитра. А рядом камнерезы работали, картины из камня делали. Это еще круче — стыки должны быть без зазоров, а уж выпилены в такой сложной форме, что и не описать. Целая картина из камня, например, ваза с цветами, или птицы. Такое один раз увидишь, всю жизнь помнить будешь!
— Был я в Питере, только по музеям не ходил, — усмехнулся Михель. — Залетели мы компанией на уик-енд, погуляли, а как назад возвращались и вовсе не помню. В одном кабаке посидели, в другом, на чьей-то квартире тусовались…один дождь и запомнился на вокзале, потому что поливал нещадно. Ты устала?
— Немного. По сравнению с переходом из Варбурга в Штальзее это ерунда. Как ты думаешь, герцог не будет срывать зло на Конраде и прочих?
— Почему ты спрашиваешь об этом? — он заинтересованно посмотрел на меня.
— Наверное потому, что я жила там, для меня они все стали достаточно близкими и порой даже снятся. Если бы мы не вернулись в наше время, там вполне можно было бы жить.
— При отсутствии туалетов и зубных врачей? — Михель просто искрился смехом.
— Да, батенька, это проблема…Не удивляйся, это из «Сам себе режиссер», где голуби гадят на головы памятникам Ленина и еще кого-то. Но если без туалетов еще можно прожить, то без стоматологов труднее. Ты, смотрю, уже там побывал?
— Спрашиваешь! Не сверкать же щербинами перед коллегами, — довольно ухмыльнулся он, показав почти голливудскую улыбку. — Да и перед тобой тоже…не понимаю, почему можно ездить на миллионных машинах и не заниматься своими зубами.