Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать
Шрифт:
— Вы так вправду думаете, и Марта? — девушка с надеждой подняла голову, — вы действительно думаете, что я вовсе не такая уродина и могу приглянуться герру Конраду?
— Да я не думаю, я знаю! — мной овладело желание устроить эту козу и оставить хоть кому-то о себе добрую память напоследок. — Если ты будешь ходить с кислым видом, но ни один мужчина на тебя не обратит внимание, а уж Конрад и подавно, ему своих проблем хватает. Знаешь что, давай-ка ты не будешь сегодня сидеть, погруженной в тоску, а все-таки попытаешься почаще улыбаться. Посмотри на себя в зеркало, какая ты становишься, когда смеешься, когда улыбаешься, а когда — злишься и выбери для себя самую лучшую улыбку, ладно? А потом… — я задумалась. — Потом будет все хорошо и герр Миллер обязательно заметит тебя, потому что ты красивая и тебя нельзя не заметить. Он хороший человек, только очень
— Вы действительно так думаете, фрау Марта? — девушка подняла на меня глаза и неловко улыбнулась. — Вы точно думаете, что герр Конрад заметит меня? Он всегда такой хмурый и озабоченный… а я знаю, что он на самом деле не такой, честное слово! Я зашила ему рубашку, а он сказал мне «спасибо»… — она потеребила уголок передника и преданно заглянула мне в глаза. — Фрау Марта, я ведь люблю его не потому, что он красивый или богатый, он такой…надежный, понимаете? Я для него на все готова, лишь бы он… заметил меня.
— Заметит, заметит, — в этом деле самое главное — убежденность, ну и чуточку правильно приложенных слов. — Куда от от нас денется! Только не сиди букой в углу. Чего там с платьем-то, одевать можно?
— Да, сейчас дошью оторванное, — заторопилась Альма, схватившись за брошенную иголку. — Совсем неможко осталось!
Пока она доводила платье до ума, я расселась на свободном кресле, думая о том, что несмотря на свое истинно пролетарское происхождение, очень быстро привыкла к возможности схалтурить за чужой счет и отдавать приказания слугам. Дома мне и в голову бы не пришло такое — сама бы пришила эти разнесчастные кружева, а вот здесь я моментально озадачила Альму, а сама откровенно бездельничаю. Но вопли рабочее-крестьянской совести были заглушены голосом здравого смысла, который ткнул ее носом в мою работу служанкой на прошедших этапах жизни и полную неизвестность в будущем.
— Пусть девочка отдохнет и повеселится, — заявил он, поглаживая меня по спине.
— Нечего ей бездельничать! — сопротивлялась совесть голосом фрау Эльзы. — Привыкла тут, понимаешь, из себя госпожу изображать! Чем выше взлетит, тем больнее падать, забыл?
Мы со смыслом пытались ее переубедить, но она согласилась лишь замолчать…немного, шипя и фыркая на нас.
Послушать рассказ вернувшихся из горячей точки собрались все, кто только был в Штальзее. Народу в трапезной набилось столько, что я с удивлением прикидывала, как это они умудрились все одновременно разместиться и не сидеть друг у друга на голове. Столы опять поставили буквой П, но теперь атмосфера была совершенно другая — все жадно ловили каждое слово говоривших, переспрашивая у соседа или пихая локтем того же соседа в бок для лучшего выражения восторга и гордости за своих. Рихтер, Конрад и Юнг сидели во главе стола, по обе стороны от них гордые донельзя расположились остальные солдаты, кто участвовал в марш-броске, а рядом с Карлом, красная от смущения, но ужасно счастливая, сидела Хелен, которая встречала его со слезами на дворе.
…Михеля я отослал за подмогой в Штальзее, а мы с Освальдом пошли по следам разбойников, — Конрад был немногословен, чем вызывал настоящую ярость слушателей, желающих получить цветистое и подробное описание событий. — В лесу уже темнело, мы дошли только до небольшого болотца, а там и услышали их голоса. Ругались сильно, особенно один, который орал, что надо было добить раненых селян, чтобы те не донесли ни на кого. По разговорам поняли, что там всего четверо, а остальные с тех полян ушли в деревню, чтобы раздобыть еды. Лагеря у них своего тут не было, вышли они за день до того, шли из Айзенштадта. Двое человек были раньше в чьем-то отряде, которому не повезло и его разгромили солдаты. Мы с Освальдом долго слушали их ругань, уж очень хотелось понять, сколько всего народу пожаловало в Эрсен. Освальд услышал, что шли они через Тиргенау, значит, пробирались через горы, а не уходили по дороге.
— Они говорили, что боялись проверок на дорогах, — вставил слово Освальд, — потому и пошли горами. Поминали Тайлера и Викке, которые ушли от них по дороге, что Викке хорошо знал здешние места и обещал провести их вдоль границ до Эдера.
— Я оставил Освальда следить за этими, а сам пошел в сторону Корца, — продолжал Конрад, хмурясь по обыкновению, —
— Дурак был, потому и полез, — бросил Рихтер. — Его дело сообщить нам, куда идти, а он вместо этого с дубиной в руке на них поперся. Хорошо, ему этой дубиной поддали, чтоб в сторону улетел, зато живой остался.
— И сильно ему досталось? — рассмеялся сбоку кто-то из молодых парней.
— Мечом бы сильнее было, а так только по спине получил, — пожал плечами Михель. — Нечего лезть туда было.
— Мы лошадей в Корце оставили, как герра Миллера встретили, — Юнг выпятил вперед нижнюю челюсть и посмотрел на всех взглядом победителя, — потом верхами было не проехать, пришлось пешком идти. Следы хорошо были видны, но и уходили они быстро, видать, чуяли нас на пятках. Здорово помогло нам то, что они с тяжелой поклажей были, мешки просто так не унесешь. Да и сами дохлые, не нам чета. Из всех только трое рубились до последнего, вон, Хогану ногу задели, едва кровью не истек.
— Герр Юнг, вы уж подробно все обскажите! — взвыл зал.
— Значит, мы пошли следом за теми, что с мешками шли через лес, — продолжил Юнг, — но уже время ушло и они все-таки опередили нас. Настигли мы их у ручья, но не успели окружить, как они нас учуяли. Мы растянулись цепью по лесу, перешли ручей и стали гнать их вперед. Сперва они пытались собраться вместе, чтобы дать нам отпор, но потом поняли, что нас больше и мы не дадим им уйти, как бы они не старались. Мешки с едой они сперва все же тащили с собой, но когда мы уже повисли у них на хвосте, то двое сразу бросили награбленное и дали деру в разные стороны. Пришлось и нам разделиться, чтобы не упустить их. Я и Ульф погнались за одним разбойником, который сперва очень бодро уходил от нас, пока не уперся в болотину. Идти через нее он испугался и тогда дал нам бой. Судя по всему, он был из наемников, потому что владел своим клинком не хуже нас. Ульфу не повезло и он задел ему руку, но зато он открылся сбоку и я все-таки достал его. Попотели мы изрядно, но нас все-таки было двое и он не захотел сдаваться нам живым. Его меч мы забрали с собой, а его самого сбросили в болото. На обратной дороге встретили Карла и Гунтера. Эти приволокли своего разбойника живым, только морду ему набили по дороге.
— Нечего было поносить нас, — проворчал Карл, впрочем, скрывающий под ворчливостью законную гордость. — Мы с Гунтером его загнали в распадок, а пока он соображал, куда ему оттуда выходить, ну и напали одновременно с обоих сторон. Если б я чуть порасторопней оказался, то и проскочил бы у него под рукой, а так нога поскользнулась на мокром стволе, вот и угодил под удар. Он бы сильнее ударил, да Гунтер поспел во-время, отвел его меч от меня. Сам здорово ударился боком, но все кости целы, а я уже на того со всей силы навалился, ну и скрутили мы его вдвоем. Ругался он шибко, вот мы с Гунтером и осерчали.
— Не люблю я, когда меня так поносят, — раздался бас Гунтера, — раз ты попался, то сам виноват, а за слова поганые я ему и приложил.
— А что он говорил-то? — вытянул тощую шею Витек.
— Пошли с нами в следующий раз, узнаешь, — буркнул Гунтер.
Все оглушительно заржали, обсуждая, что такого можно сказать поймавшему тебя солдату, чтобы тот от души приложил по роже. Получалось, что вариантов много и по роже схлопотать можно и при полном молчании.
— Герр Рихтер, а вы-то что молчите? — повернулся к Михелю Юнг, — вы ведь в одиночку того зарубили, что на вас вышел?