Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать
Шрифт:
— Катарина, мы заплатим, если вы соберете нам еды в дорогу, — я рискнула вступить в разговор, несмотря на все предупреждения Курта. — И не только еды…кое-что из одежды.
Взгляд женщины сразу стал по-крестьянски оценивающим и на лице отразилась усиленная работа мысли. Она осмотрела нас, прикидывая про себя кредитоспособность троих немытых бродяг, и пододвинула оставшиеся ломти хлеба.
— Сколько дадите? — деловито спросила она.
— Серебряную марку. — Я вспомнила объяснения Курта и продолжила, — нам нужны суконные одеяла, мешки, котелок и кресало. Из еды — хлеб, сыр, крупу, пару кур, яйца вареные.
— Две
Я пыталась прикинуть, продешевила я или нет, получая это все за две монеты. Катарина, не дождавшись ответа, заерзала на лавке.
— Гуся еще дам, сейчас забью…
— А кур сколько? — поинтересовался Лукас.
— Двух! — отрезала хозяйка. — Зато яиц дам два десятка!
— Хорошо, по рукам! — торговаться дальше не имело смысла, деревня не столь богата, чтобы долго торговаться, и вряд ли нам предложат что-то еще. Это бы не отобрали, когда мы уйдем отсюда! Да еще была у меня одна задумка…
— Катарина, вода горячая у вас есть?
Спали мы по очереди. Несмотря на вроде бы нормальное отношение, опасения все равно шевелились внутри и мы поделили ночь на троих. Сеновал, куда нас отправила хозяйка, был почти пустой — старое сено уже скормлено, новое еще сушится где-то, только в одном углу валяются остатки, прикрытые дерюгой. Суконных одеял дали всего два, но для грядущей дороги и это было хорошо. Двое спят, третий на страже, все нормально. Надо будет — прикупим в Бернштайне. То, что там рынок под городской стеной, играло нам на руку — в город я заходить не хотела ни за что и ребята со мной согласились. К утру Катарина обещала все собрать нам в мешки и ушла, подгоняя любопытных дочек.
После мытья я с брезгливостью рассмотрела мятую и пропотевшую рубашку, но больше одевать было нечего, а стирать я не решилась — все-таки я иду с двумя молодыми парнями и кто знает, что там у них будет на уме? Придется подождать до города и прикупить что-то там.
— Марта, мы тут с Лукасом поспорили, — Гунтера в темноте не было видно, но оба не спали, живо обсуждая что-то до моего прихода, — а сколько тебе лет? Нет, нам просто интересно стало…
— Двадцать семь. Чего еще интересует? — достаточно холодный ответ заставил ребят примолкнуть на время.
— Да ты не сердись, мы же знаем, что ты венчанной женой герра Хайгеля была, а не просто так, — примиряюще сказал Лукас. — Просто заспорили, я сказал, что ты старая, а Гунтер стал на меня…ой, прекрати, ну что я такого сказал? У Гретхен мать на два года тебя старше, а выглядит как… как… ну, гладкая такая, круглая, едва в дверь проходит, а ты тощая и темная от солнца, даже Гретхен была вся белая…
Он смутился и замолчал.
— Ребята, а вам-то сколько лет? — обижаться я не стала. В зеркало посмотреться в горах было негде, а спасение собственной жизни дороже внешности. Может быть потом посмотрюсь, если будет возможность.
— Мне семнадцать! — радостно откликнулся Лукас. — А Гунтеру скоро двадцать будет…
— Ну и хорошо. Теперь спать давайте, завтра с утра выходим. Так, Гунтер?
Тот буркнул что-то неразборчивое и завозился в одеяле.
— Следующего разбужу через пару часов, имейте в виду. Пока так и быть, посижу на страже, — поставила я ребят в известность и села спиной к столбу, подпирающему
Утром нас растолкала Катарина, зашедшая на сеновал. Собственно, было уже не утро и солнце поднялось высоко, а Лукас, стоящий на карауле, бессовестно дрых, свернувшись клубочком и посапывая. Гунтер, разозлившись на дружка, пнул его в бок и тот долго не мог понять, что это выдернуло его из сладкого сна.
— Ты чего это разлегся? — рыкнул он на незадачливого дежурного. — Перерезали бы нас ночью, как хорек курей, а ты и не услышал бы! Болтать только горазд!
— Да я до рассвета досидел, вот тебе истинный крест! — возмутился Лукас, — а вот потом только глаза прикрыл на чуток…
— Я тебе дам «чуток»! — опять пригрозил Гунтер, но без прежней злости. — Продрых все…
— Эй, ребята, я вам все собрала уже, как договорились, — позвала нас Катарина. — Вот посмотрите — котелок почти новый, хлеб, половина козы, гусь, куры, яйца вареные вот тут… Я коз подоила, будете пить молоко?
Парни переглянулись и пошли к бочке с водой, умываться, а хозяйка подошла ко мне.
— Фройен… или фрау, уж простите, не знаю, как правильно называть…
— Неважно, Катарина. В чем дело?
— Как же это вы с двумя парнями в путь идете? Да еще в мужской одежде… Трудно, поди? Кто-то из них ваш сын или родственник?
— Нет, Катарина, они просто попутчики. Но мне деваться некуда в Айзенштадте, приходится уходить в другие земли. А ребята…пока вместе идем, как дальше получится — не знаю, может, наши пути и разойдутся. Спасибо за еду и вещи…да, вот возьми еще два пфеннига, девочкам пригодятся.
— Спасибо, фрау…как вас по имени-то?
— Лучше, если и знать не будешь. Мало ли что бывает в жизни, а так — не знала имени и не знала о ком спрашивают.
— И то правда. Удачи тебе…фрау.
Идти по дороге открыто было нельзя — арбалет не сложить и не спрятать в мешок, а напороться на солдат или церковников было бы слишком обидно для столь удачного исхода. Порешили двигаться по кромке подступающего леса, пока будет возможность, а в основном передвигаться в сумерках и темноте. Страшновато, конечно, но риск разбить себе нос гораздо меньше риска попасться в руки властей. Из-за этого передвижение днем задерживалось очень сильно, но полностью себя оправдывало, а уж когда мимо нас проехали всадники в такой знакомой темной форме, то исчезли последние остатки сомнений. Днем мы разжигали костер, ели и ложились отдыхать в тени, чтобы пойти дальше с наступлением сумерек. Но как ни растягивай еду, она когда-нибудь кончается и на пятый день голодные парни уже вовсю щелкали зубами, поглядывая издали на такие притягательные постоялые дворы. Соваться туда с арбалетами было опасно и мы после долгих споров решили припрятать их в лесу, а на постоялый двор наведаться налегке, поесть, и идти дальше.
Складывая и забрасывая ветками наши смертоносные машинки, я еще раз с грустью отметила, что у ребят нет никакого приличного оружия на поясе, без которого здесь не ходит никто. Да мне хоть для виду не мешало бы повесить что угодно, но… это можно было купить лишь в Бернштайне, а пока довольствоваться двумя ножами Гунтера и Лукаса. Прикинув расстояние до постоялого двора, я начала крутить ручку воротка и взводить тетиву.
— Ты чего это, Марта? — испуганно-удивленно поинтересовался Гунтер. — Зачем это?